Анжела малость взвизгнула, затыкая уши и низко пригибаясь к днищу машины, отчего не сразу поняла и услышала орущего на нее проводника:
– Твою мать! Уходи, отползай назад, вон за тот бокс… слышишь? Кивни, если слышишь, дуреха. Во-о-т, теперь ползи, я прикрою, ядрена вошь. Не в бокс, а за него-о! Слышишь? За него. И гляди аномалии…
Корсар кричал и короткими очередями бил из АК-107 в сторону бывшего парка, отделяющего линию промзоны городка от жилого массива. Сразу возник вопрос – как с полквартала пройти до ДК, решив проблему с несколькими вооруженными врагами?
– Бойся-а! – заорал сталкер и сделал кувырок за угол гаража.
Анжела больше от испуга, чем осмысленно, дернулась назад и, запнувшись о балку поперек дорожки, грохнулась наземь. В следующую секунду сзади, возле остова машины, раздался взрыв. Осколки гранаты звонко чиркнули по всем твердым покрытиям, не забыв пробить одну из фляг в рюкзаке Корсара. Его кувырок оказался не столь ловким из-за ноши за спиной, отчего он рассек торчащей проволокой себе щеку и вывихнул большой палец на левой руке.
– Вот, ёп!
Фифа даже толком ничего не поняла, поднялась, отряхнулась, взяла из травы короткое ружье «а ля коп», оглянулась, зевая и мотая головой. Видимо, ее тем взрывом немного оглушило.
Если бы не опыт и сноровка бывшего десантника, то обоим незамедлительно пришел бы конец. Специфическая речь нападавших выдала в них бандитов, чему Корсар немного обрадовался. «Ну, с этими фраерами мы справимся… гм… должны!» – подумал сталкер и бросил в ответ одну «эфку».
– Атас! – разнеслось по округе, и вслед за этим грохот и гул взрыва.
– Уходим, быстро, быстро! – зашипел Корсар, подбежав и схватив Фифу за локоть. – Чё тормозим, милая?
– Вот треш, вот жесть! – зашипела та, побежав рядом со сталкером.
– А ты думала? Это не пуп…
Сзади снова взорвалась граната, но парочка уже покинула опасный пятачок перед депо и скрылась за блок-боксом.
Корсар сморщился, вправляя сустав пальца, хрустнул фалангой, выдохнул и приник затылком к холодному металлу укрытия, лихорадочно обдумывая дальнейшие действия.
– Больно? – Анжела потрогала глубокую царапину на щеке напарника. – Крови, блин, много. Щас.
Она выхватила кусок тряпки, стала промакивать лицо сталкера:
– Связи оперативной с нашими нет, это плохо. Так, девочка моя. Помнишь, как шли от ДК? Я ща подсажу тебя и дуешь по краю парка, выходишь на наш путь и домой строго по нему. Аномалии показывал где, какие, усекла? Аккуратно мимо них. Воду там бросаешь, берешь… мля-я… кого там особо-то взять?! Холод и Тротил свалили. Берешь Димона, Баллона, Пыть-Яха и Полкана. Дуйте сюда, проведешь их и с тыла вдарьте по бандитам. Я их отвлеку и соберу к депо. Ясно?
– Поняла, Корсарушка, я пулей, ты держись. Может, ружье тебе?
– Нет, тебе оно, может статься, нужнее будет.
Где-то недалеко крикнули, выстрелили. Корсар присел и привлек к себе девушку.
– Только пулей и не влипни в аномалки. Усекла? Если Холод и Тротил вернулись, лучше их сюда тащи. И фляжки их тоже, если они впустую… – зашептал сталкер, проверяя магазин автомата и подствольник.
– Держись, Корсарушка! Только не погибай тут, слышишь? Ты супер! – Анжела поцеловала его в здоровую щеку и поднялась. – Подсади меня.
– Удачи, красотка, – Корсар улыбнулся, подставив руки замком, сморщился от боли, когда девушка встала кроссовкой ему на ладони, подбросил, дождался, когда та перемахнет стену и шепнул: – Наша девка!
Затем вынул гранату РГН, прислушался. К нему шел противник, хрустя битым стеклом. Сталкер сглотнул, положил автомат на траву, взял гранату в левую, слабую после выбитого сустава руку, правой вытащил нож. Охотничий, с широким лезвием, зазубринами, кровостоком и пробковой рукоятью. Златоустовский. Примерился, присел. И затаил дыхание.
Из-за угла показался ствол «чейзера».
* * *
Зрительный зал ТЮЗа даже через тридцать лет после Катастрофы (после Первой Вспышки) сохранился почти в первоначальном виде. Только сантиметровый слой пыли, придававший белесый цвет помещению, отсутствие занавеса, давно пущенного сталкерами на палатки и спальники, да скелет в первом ряду второго балкона напоминали декорации сказок братьев Гримм. Паутина по всем углам, полумрак, запах нафталина и затхлости – все это дополняло мрачно-сказочный антураж омертвевшего театра.
Тишину зала нарушали возгласы человека, прямо на сцене оседлавшего фанерную куклу главного персонажа известной сказки Ершова. С радостными криками мужчина в лохмотьях некогда кожаного плаща с капюшоном, определявшего его принадлежность к бандитской группировке, прыгал на импровизированном скакуне по кругу и похихикивал. Полуоблезлая кукла Конька-Горбунка трещала и скрипела под тяжестью сумасшедшего ездока. За треть века макет коня лишился подставки с колесиками, части хвоста и одного глаза, но все-таки напоминал милого и смышленого Горбунка. Человек, похоже, и впрямь потерявший рассудок, как дитя прыгал на большой игрушке по сцене с хриплым «и-го-го». Остатки его одеяния, татуировки, заросшее лицо и грязное тело выдавало в бедолаге бывшего бандита и давность безумия. Он действительно выглядел удручающе и совсем не смешно. В Зоне такое поведение не кажется смешным и веселым! И точно: приглядевшись, можно было заметить в центре партера фигуру одинокого зрителя, по-барски развалившегося на двух креслах сразу, и увлеченного происходящим на сцене.
Зрителя и режиссера в одном лице. Точнее, не в лице, а в ужасной, коростообразной, бледно-синей роже с глумливой, косой улыбкой и довольным взглядом.
Телепат!
Человекоподобный мутант, вот уже месяц живущий в соседней с ТЮЗом пятиэтажке Солнечного микрорайона Лунинска, каждый вечер устраивал себе концерт. Он приходил в одно и то же время к Театру юного зрителя, от скуки по пути сшибая с деревьев ворон, а с тротуаров крыс, отпирал гримерку, врубал свое «оружие» и выводил заключенного. Кем в прошлом был телепат, неизвестно. Может, режиссером этого театра или одним из артистов, но его постоянная упорная тяга к данному развлечению и скрупулезная настойчивость в проведении «концертов» поражали. И в то же время являлись мучением для бандита, не имеющего актерского образования и таланта. Как, когда и где он попал под психконтроль мутанта – было неизвестно, но остатки былой одежды, а также запущенность мужика говорили о давности пленения и условиях содержания.
Никто не мог знать, как его достали эти концерты и этот поганый зритель, ментально управляющий на расстоянии. Ровно час он издевался над недовольным актером, заставляя его выполнять различные сценки, танцы и песнопения. Бандит был близок к физическому истощению, а уж про его эмоциональное состояние и говорить было нечего. Он уже не помнил ни своего имени, ни клички, ни положения в обществе, ни своих способностей.
