Но его страх и злоба бурлили, выплескивая какие-то призрачные бордовые щупальца из лобной части его лица, нависающей над клювом. Он слегка подался назад, продолжая сверлить меня наливающимся кровью взглядом. Его клюв слегка приоткрылся, и раздалось угрожающее шипение. Я уже почти вплотную подошел к нему – меня беспокоило, что он никак не стабилизирует свои эмоции.
Внезапно он как-то изогнулся вбок, оттолкнулся рукой от пола и, подпрыгнув, как мячик, вперед, вцепился мне в правую икру, как раз где была рана, – видно, он почувствовал, где у меня болит! Я завопил от боли, ощущая, как стальные створки клюва безжалостно вгрызаются в мою плоть. В секунду мое благостное состояние куда-то делось – в голове пульсировала только она бессвязная мысль: отключить эту боль, ответить такой же болью, чтобы он понял… урод… чертов мутант…
Через пару секунд мои руки сомкнулись на тонкой теплой птичьей шее. Я начал сдавливать кольцо своих пальцев, и Айк, не разжимая клюва, захрипел. А клюв, напротив, сдавил недавно затянувшуюся, но незажившую рану еще больнее, еще безжалостнее, я опять взвыл, у меня началась паника, что сейчас он откусит кусок мяса от ноги. Я сдавил пальцы что есть мочи, не обращая внимания на истерические конвульсии карлика-телепата и дикую боль, к которой примешивалось противно-теплое ощущение текущей по ноге крови. Шея в моих пальцах вздрагивала, булькала, была тошнотворно горячей и пульсирующей – это уродливое существо безумно хотело жить. Но я уже вошел в какое-то состояние отчаянного неистовства – лицо мое исказила гримаса злобы, я продолжал душить его. Вдруг что-то хрустнуло, и хватка стального клюва на пылающей болью ноге ослабла. Тело несколько раз вздрогнуло и обмякло. Под телом растекалась вонючая лужа, а я со стоном откатился в сторону и принялся обтирать руки о разгрузку бронежилета, после чего схватил себя за колено. Боже, как болела нога! Я не мог встать, голова кружилась, и было ощущение, что к ноге прилип раскаленный уголек.
На заднице я пополз обратно к койкам, оставляя за собой по полу неровный кровавый след от промокшей штанины. Тварь! Урод!.. В животе были рвотные позывы, но благо блевать было просто нечем.
Обогнув бесчувственное тело Лайлы, я начал выдвигать ящики в тумбах между койками в надежде найти обезболивающее и бинты. Но там были сплошные электронные печатные платы, еще какие-то детальки, иглы от капельниц, пластиковые трубки и какие-то малоизвестные мне приспособления. Наконец, когда в глазах уже было очень темно, я нашел упаковку армейского пенопластыря «Запасная кожа» и кусок веревки – это меня слегка утешило. Промокнув рану рукавом, я, как мог, налепил пластырь, некоторое время придерживая ладонью, ощущая его прохладное пузырение на стыке с кожей. Затем затянул веревку на манер жгута чуть ниже колена и, закрыв глаза и тяжело дыша, прислонился к тумбе.
Некоторое время я почти не шевелился, разглядывая в темноте век зеленые и красные круги с пятнами.
Лайла со стоном зашевелилась. Я начал ее ненавидеть, еще не успев разомкнуть глаз. С языка было готово сорваться смачное ругательство, но тут я вспомнил про Ирину и распахнул глаза. Полутемный интерьер слегка поплыл куда-то в пространство. Безмятежный силуэт Ирины по-прежнему лежал на крайней койке, опутанный проводами и шлангами, среди которых мерцали индикаторные огоньки и тихонько попискивали зуммеры каких-то приборов. Эта картина была настолько нереальна и зловеща, что боль даже отошла куда-то на задний план.
Лайла меж тем медленно поднялась, упираясь руками в пол, и села. Потом стала почему-то водить ладонями по лицу, размазав немного засохшую кровь, поглядела на руки, вскрикнула – и стала неуклюже доставать из кармана пакетик с антисептическими салфетками. Потом, словно что-то вспомнив, она повернулась ко мне: кровавые полосы на ее красивом лице напоминали жуткие татуировки некоторых северных кланов с плато Элизий. Меня слегка передернуло, а она отвернулась, торопливо обтирая лицо салфеткой.
– Как ты, Дэн? Что было? – слабым голосом глухо спросила она. – Он меня вырубил, подонок…
Мне не хотелось ее слушать, мне не хотелось с ней разговаривать, а еще меньше мне хотелось вникать в ее объяснения, в эти тонкие интриги, в эти игры опасных психопатов, где нет ни грамма правды и где пользоваться друг другом считается в порядке вещей. Я, конечно, не моралист, но…
И все же я понимал, что придется пока сыграть по их правилам, на их территории – Лайла была мне пока нужна…
– Я придушил эту курицу, – хрипло прокашлявшись, ответил я. – У тебя обезболивающего нет? И бинт не помешал бы…
– Что он с тобой сделал, Дэн? – Она повернула ко мне уже чистое лицо, и в ее широко распахнутых, чуть раскосых глазах с длинными ресницами куклы был неподдельный страх и сочувствие.
– Он хотел проверить, съедобная ли у меня нога, – вяло отозвался я.
Лайла подбросила мне по полу таблетку и пачку бинта. Я принялся себя лечить.
– Давай я тебе помогу, – предложила она.
– Спасибо, Лайла, я сам, – ответил я.
– Может, тебе трамадол нужен?
– Уже нет, спасибо.
На секунду мне стало жалко, что такая симпатичная, в сущности, девушка связалась с этой шизофренической шайкой вседержителей, которая неспособна проконтролировать сама себя. В результате чего размножается, словно чума, хаос, страх, боль и смерть. И все это объясняется, так сказать, «производственной необходимостью» и тем, что большинство людей без невидимого пастуха превращается в агрессивную неуправляемую стаю дикарей. Самое страшное, что в чем-то они правы – Свободные марсианские колонии яркое тому подтверждение… Пришла на ум читанная когда-то в далеком прошлом чья-то фраза: «Низы не могли, а верхи не хотели»… да… Как точно подмечено – они так обычно и делают…
Постепенно боль стала притупляться, а мир вокруг вроде бы зафиксировался на одном месте – не знаю, что за таблетку мне подсунула Лайла, но общее самочувствие резко улучшалось. Я кое-как поднялся на ноги и проковылял к трупам часовых, взял у одного из них почти новый АК-108 в отличном состоянии, несколько магазинов, две гранаты с сонным газом, несколько осколочных – это почти все, что было у меня раньше. Нормальное оружие сильно прибавило мне уверенности и спокойствия. Рядом с перевернутой табуреткой валялся весь перемотанный АК-47, данный мне «шакалами», из которого я не сделал ни единого выстрела. А может, оно и к лучшему?
Затем так же неуклюже, стараясь почти не наступать на правую ногу, я подошел к койке с Ириной, погладил ее по руке, потом по лицу – черты ее были безмятежны, словно она действительно только что уснула после тяжелого дня. Бедная девочка, сколько ей пришлось пережить за последнее время. Я просто удивляюсь, как рассудок не покинул эту хрупкую девушку и как она за все это время не начала паниковать или впадать в истерики… Наконец-то я рядом с ней… Я здесь, милая, я с тобой… теперь мне гораздо легче дышать…