улёгся обратно. — Конечно, можно! Надо только сообщить об этом кому-нибудь, чтобы внесли изменения. Иначе эти значки не всегда правильный вердикт выносят.
— Ничья, значит… — я задумался, но думать долго не пришлось. — Ну, раз ничья, значит ничья!
Улыбнувшись тому, как легко всё решилось и, облегчённо выдохнув, ведь произошедшее сегодня — это самое настоящее чудо, я уже хотел ещё немного поспать, запуская регенерацию, как Кулаков задал вопрос, который меня немного смутил.
— Слушай, Мышецкий, — он кашлянул. — Трубецкой этот, который в коме, он — твой друг?
— Он самый, а что? — напрягся.
— Да нет, ничего, — он отмахнулся и улыбнулся, изобразив доброжелательность. — Ты отдыхай, просто интересно стало.
Не сказать, что Михаил вызывает у меня какую-то тревогу, но этот его вопрос заставил меня слегка в нём сомневаться. Кто знает, что на уме у этого амбала. Правда, сейчас мне всё равно нужно отдыхать и восстанавливаться. Думаю, через пару часов приду в норму, если ничего не поменяется.
Закрыв глаза, я не успел ни о чём подумать, как уснул.
Москва
Главный штаб ассоциации Истребителей
Больше двух недель произошло с инцидента, о котором ни разу не упомянули в СМИ. Инцидента, который потряс всё мировое сообщество Истребителей, заставив шевелиться всех. Даже тех, кто до этого и не думал этого делать.
Произошедшее в фиолетовом портале на территории гильдии «Оазис» с семью её членами выходило за рамки всеобщего понимания. Портал закрыт, артефакты собраны, не украдены, разлома нет, прорывов не наблюдалось, но есть семь… Точнее, шесть трупов и один живой труп, который и слова вымолвить не может, кроме: «Чудовище».
— Сколько уже раз он это произнёс? — сухо спросил глава ассоциации, стоя за односторонним зеркалом, наблюдая за сошедшим с ума Истребителем. — Кто-нибудь считает?
— Мирон Львович, Вы шутите? — помощник заместителя главы с удивлением посмотрел на своего прямого начальника, пятидесятилетнего седого старика, от которого пёрло невероятной мощью.
Скосив взгляд на юного парнишку, сына любовницы своего непутёвого заместителя, Мирон Львович горестно вздохнул.
— Господи, конечно же, я шучу! Он что-нибудь ещё говорил?
— Никак нет! — парень вытянулся по струнке и посмотрел в отчёт, прикреплённый к планшету. — Кроме слова: «Чудовище», Игорь Потёмкин, именно так его зовут, не сказал ни слова. Мы пытались приглашать его жену, но он её не узнаёт.
— Что с его памятью? Удалось достать оттуда хоть крупицу воспоминаний?
— Повреждены. Наши эксперты видят такое впервые и даже не могут предположить, с чем это может быть связано. Но они убеждены, что мужчина столкнулся с чем-то, повергшим его в такой ужас, от которого его мозг буквально сплавился. Маловероятно, что он сможет вернуться к нормальной жизни. Будь в нашей стране разрешена эвтаназия, он был бы первым на неё кандидатом.
— Или же с кем, — тихо произнёс Мирон Львович и, поймав испуганный взгляд помощника, исправился. — Не обращай внимания на меня, Аркаша. Ступай домой, сегодня можешь отдыхать.
— Хорошо, — поклонившись, парень дёрнулся и покинул помещение, оставив главу наблюдать за «пациентом».
Неожиданно, съехавший с катушек Истребитель медленно повернулся в сторону зеркала и посмотрел прямо в то место, где стоял глава. Однако видеть его он не мог. Его зрачки были блёклыми, будто в мужчине уже давно не теплилась жизнь.
— Он — чудовище… — из динамика донёсся вполне нормальный голос парня, но будто откуда-то из глубины.
Моргнув, Мирон Львович увидел, что парень вернулся в то же самое положение, в котором находился, и будто уснул. Смутившись, наблюдающий перевёл взгляд на панель с надписью «запись», которая, как назло, была отключена.
— Чертовщина какая-то… — прошептал он и, взглянув последний раз на беднягу, пошёл на выход. — Мне определённо нужен выходной.
Восстанавливался я дольше, чем предполагал изначально, и проснулся уже глубокой ночью от того, что кто-то сидел на моей груди и что-то агрессивно жевал. Открыл глаза и узрел Пакость, собственной персоной. Шерсть мокрая, сам спокойный, а я его, кажется, совсем не смущаю. Видок у него забавный, особенно в сумрачном освещении, которое создавалось при помощи магии в палате. Кулакова и след простыл, а потому и Пакость не переживал, что его кто-то заметит. Видать медицинские техники громилы и в самом деле превосходили умения и знания лекарей этого мира.
— Пак! — я радостно улыбнулся, увидев своего товарища, который за последние недели появлялся довольно редко, чаще терроризируя студентов академии. — Ты чего такой красивый?
Глянув на меня «свысока», Пакость отложил в сторону прожаренную куриную ножку, облизнул пальцы и радостно оскалился.
— Куплася.
— Купался? Где?
— Тут, — он указал пальцем куда-то в сторону, но там я увидел только стену. Проследив за моим взглядом, Пак резко закрутил головой. — Ни тут! Там!
— Понятно. И не холодно тебе, в такое-то время года? — на улице, к слову, осень и через пару месяцев зима, если верить воспоминания Сергея. — Не продрог?
— Ни! — Пакость усмехнулся. — Красва дивка видеть! Попа во! Типло стать сазу!
— Вот ты, ловелас, — не устаю ему поражаться. — Покажешь хоть, что ты там увидел? Ты мне с Никой в тот раз зажал!
Пакость нахмурился.
— Ника хорош! Хозя низя!
— Да понял я уже, что ты её защищаешь. Кстати, чем она занимается, не знаешь? — кажется, этот засранец наложил табу на подглядывания за красивыми девушками. Точнее, ему всё можно, а мне нельзя. Несправедливо как-то, но, если он так решил, обратно его уже не переубедить. — Мы две недели толком не разговаривали. Я её только на парах и видел, но она не дала мне и шанса с собой заговорить.
Пак пожал плечами.
— Понятно… — разочарованно вздохнул. — Слушай, а может, ты покажешь мне, где ты купался? Ты не подумай, я вовсе не хочу ни за кем подглядывать. Просто тоже хочу искупаться.
— Точа? — черныш прищурился.
И откуда в нём столько недоверия?
— Точно-точно, — соврал, как отрезал, но Пакости лучше об этом не знать.
— Дём! — сказал он и спрыгнул с моей груди, начав подманивать меня рукой. — Дём, дём!
В принципе, в больнице мне делать было больше нечего, и я отправился вслед за Паком на приключение. Но, если высказываться более правильным языком, как сказала бы Лорейн, я пошёл заниматься распутством. Но меня можно
