Ознакомительная версия.
Слово «рекордсмен» он произнес с тоской и злостью. Помолчал немного, заговорил снова.
– Не знаю, выдержу ли седьмой, – об этом рыжий сказал спокойно и буднично. – Чувствую, что не потяну уже как раньше. Каждый бой – это новые травмы. Каждая травма уменьшает шансы на победу в последующем бою. Видишь? – он коснулся шрама на лице. – Или вот, – гладиатор задрал рубаху. Борис увидел еще три свежих шрама.
– Понятно…
– Георгий, – протянул ему руку гладиатор.
Он подал свою.
– Борис.
Рукопожатие нового знакомого оказалось крепким и хрустким. Такими клешнями только орехи давить. Или чужие шеи ломать на арене.
– Ну, располагайся, что ли, – вполне дружелюбно предложил новый знакомый. – Места вон сколько…
– Да, у вас, я смотрю, не тесно.
Рыжий невесело усмехнулся:
– Камеры не успевают заполнять. Бои каждую неделю и не по одному разу, а новое мясо поступает все реже.
Мясо… Бориса покоробило. Значит, все они здесь – всего лишь мясо.
– С хорошими бойцами напряженка, – как ни в чем не бывало, продолжал Георгий. – А публика любит, чтобы на арене друг друга мочили лучшие. За абы что денежку выкладывать никто не станет.
– А ты, Георгий, надо полагать, хороший боец?
– Хочешь проверить? – прищурился рыжий.
Борис не ответил.
– Здесь я с тобой драться не стану, – гладиатор серьезно посмотрел ему в глаза. – И никто не станет.
Ну да, конечно.
– Калечиться раньше времени не хотите?
– Не хотим. И тебя калечить тоже ни к чему. Вот если нас разведут по разным камерам, а потом сведут на арене…
– Такое бывает?
– Бывает. Людей частенько тасуют. Перекидывают из камеры в камеру, чтобы не сильно корешились. Оно колизейным ни к чему.
«Да уж, – решил Борис. Пожалуй, что и в самом деле ни к чему».
На нарах зашевелился и застонал Щерба. Бывший хэд уже пришел в себя и ошалело крутил разбитой головой. Ничего, жить будет. Пока…
Борис снова повернулся к рыжему.
– За что ты здесь? – спросил он. Просто так. Чтобы хоть о чем-то спросить. Надеясь разговором отогнать невеселые мысли.
– Ипотека, – поморщился Георгий. – Угораздило влезть в кабалу. Не смог вовремя расплатиться. Когда пришли забирать, начал сопротивляться. Потом, когда стал тресом, тоже много бузил. В итоге попал сюда. А ты?
– Я… – Борис замялся. В голове звякнул тревожный колокольчик. Признаваться в обществе тресов, что он был охотником за головами, не позволяло элементарное чувство самосохранения. – Я так… По глупости залетел.
– Хэдхантер, что ли?
Раскусили?! Борис вдохнул поглубже и приготовился к драке. Пришло время проверить, действительно ли узники избегают внутрикамерных разборок. Или для некоторых случаев все же делаются исключения.
Они избегали. Драка не завязалась.
– Да не тушуйся ты, парень, – хмыкнул Георгий. – Здесь полкамеры бывших пятнистых. Из вас хорошие гладиаторы получаются. По дальним Хуторам слабачков не отбирают.
Вот оно как! Борис окинул сокамерников удивленным взглядом. Неужели кто-то из них тоже…
– Тут тебя за хэдхантерское прошлое мочить не станут, – заверил Георгий. – А вот на арене – могут.
Рыжий опять улыбнулся. Он вообще слишком часто улыбался для смертника. Правда, от улыбки этой мурашки бегали по коже.
– Но сама по себе смерть – невелика беда.
– Это почему же?
– Быстрая смерть – короткое рабство. Отмучаешься скорее.
О-о-очень глубокомысленно! И, главное, жизнеутверждающе как.
– О чем по-настоящему следует жалеть – так это о том, что не смог отомстить. Всем, кому следовало бы. – Георгий бросил ненавидящий взгляд на дверь камеры. Потом взгляд гладиатора потух. Настроение собеседника менялось буквально на глазах.
– Хотя… – отрешенно пробормотал он. – Хотя всем уже не отомстишь. Поздно мстить-то. А иногда и вообще неохота.
– Почему? – осторожно спросил Борис.
– Потому что мы все уже слишком… – Георгий наморщил лоб. – Слишком рабы, да. Потому что рабство всюду, мы пропитаны им насквозь. Все общество больно этой заразой давно и неизлечимо.
Дальше Борис слушал молча. То ли хандрит рыжий, то ли заговаривается. Может, мужика на арене хорошенько стукнули по голове?
– Но кто-то проживет рабом дольше, кто-то – меньше, – продолжал размышлять вслух Георгий. – Мы вряд ли окажемся в числе первых.
Если это утешение, то слабое. Борис вздохнул. Мрачные мысли, от которых хотелось отвлечься, нахлынули с новой силой.
– Нет, ну что за жизнь такая, а?! – подал голос Щерба.
– Долбанная жизнь! – в сердцах бросил Борис.
– Жизнь – она просто жизнь, – глухо отозвался Георгий. – Не хорошая, и не плохая.
– Долбанная! – упрямо повторил Борис.
– Она такая, какой была всегда, – с философским спокойствием произнес рыжий.
– Ну да? – фыркнул Борис. – Разве всегда были тресы?
Георгий пожал плечами:
– А что изменилось с тех пор, когда их не было?
Борис нахмурился. Кажется, о чем-то подобном рассуждал и Ухо, когда они подъезжали к Колизею. Типа, мало, что изменилось: и раньше было рабство, и сейчас оно есть. Удивительно, что и хэдхантер, и трес придерживаются на этот счет схожей точки зрения.
– Как вкалывали одни на других, так и продолжают вкалывать, – продолжал Георгий. – Кто-то пашет, кто-то жирует. Только иногда это проявляется явственнее и… ну, честнее, что ли.
– Иногда – это когда?
– Вспомни хотя бы начало кризисов, когда пошли массовые сокращения. Люди цеплялись за работу всеми правдами и неправдами. Свободные… ну, якобы свободные граждане уже тогда перестали быть таковыми. Страх увольнения задавил в них все. Работодатель творил, что хотел, превращая работников в рабов. А ведь тогда законов о трудовых ресурсах еще не придумали. Впрочем, в том обществе, в котором мы жили, и не могло быть иначе.
– В том обществе? – хмыкнул Борис. – По-твоему, нужно было другое? Слушай, ты часом не комуняка?
– Нет, – вздохнул Георгий. – В коммунизм я не верю. Коммунизм – это тоже общественный строй. Значит, его надо строить. Значит, будут строители. Значит, строители станут хозяевами. Уж такова человеческая натура. Даже при всеобщем равенстве кто-то обязательно окажется равнее других. Ну а то, что у нас называли социализмом или капитализмом – всего лишь старое доброе рабство в завуалированной форме. Пусть и по разному завуалированной. Все ведь просто. Всегда были хозяева жизни и всегда были устроители красивой жизни для этих хозяев – рабы, которых покупали и пользовали. Ну, хорошо – использовали. А знаешь, почему покупали и почему использовали? Да потому что они сами рады были продаваться. Конечно, хозяева и рабы в разные времена и при разном строе назывались по-разному, но суть-то от этого не меняется?
Ознакомительная версия.
