Ознакомительная версия.
– Ты! – оплеванный верзила указал шокером на Бориса. – Выноси его, – шокер качнулся к Щербе.
Голова у бедняги кровила. Неловко упал, очень неловко.
– Быстро! – поторопил колизейный.
Хищно блеснули острые шипики электропалицы. Снова попадаться под такие зубки не хотелось. Борис взвалил Щербу на спину и молча втащил его в камеру.
Эти, в черной форме, умели убеждать…
Они вошли последними. За спиной громыхнули, смыкаясь, двери. Лязгнул замок. Что-то звякнуло с той стороны. Видимо, разжались стальные зубья-клещи. Ну да, так и есть…
Через смотровое окошко Борис увидел, как опустевшая клетка отъезжает от камеры. Охрана тоже отошла.
Узники зашевелились. Кто-то шагнул к новичкам.
– Давай-ка, его сюда, – сильные руки подхватили Щербу.
Невысокий жилистый человек со свежим, незатянувшимся еще шрамом на лице и копной рыжих волос помог уложить бесчувственное тело на свободные нары. Шконки в гладиаторских «номерах» чем-то походили на старые медицинские кушетки – узкие, литые из жесткого пластика с плотной слежалой и протертой «пенкой», брошенной поверху. Такие кроватки не боятся ни времени, ни сырости. И паразиты на таких, наверное, не заводятся.
Оглядевшись, Борис отметил про себя, что нар здесь гораздо больше, чем людей. Что ж, по крайней мере, за койко-место в камере драться не придется.
В дальнем углу стоял унитаз, отгороженный ширмой. Местная параша, надо полагать. В противоположной стороне, ближе к двери – прикрученные к полу стол и с полдесятка стульев. Тоже – пластик.
Больше никакой мебели не было.
Окна – только смотровые, те, которые в двери. Но вентиляция неплохая: из зарешеченных отверстий под потолком ощутимо тянуло свежим воздухом. И электрического света, в общем-то, хватало.
Между плафонами в металлической сетке торчали, подобно куцым обрубкам сталактитов, раструбы-распылители водяных брандспойтов. На залитом пластиком полу были проложены желоба и сливы, прикрытые мелкой решеткой. Знакомое дело… Принудительная помывка. Как в тресовозке. Хорошую идею всегда стараются использовать повсеместно.
Имелось в камере и кое-что еще. Борис заметил по углам на потолке тусклые глазки двух подвижных видеокамер под небольшими стеклянными колпаками. Расположены они были таким образом, чтобы не попадать под водяные струи и не очень выделяться в свете ламп.
Борис вздохнул. Ладно, постараемся быть оптимистами. Все таки эта тюрьма не из самых худших.
– Напрасно твой друг сглупил, – обратился к нему рыжий, кивком указав на Щербу. – Против колизейского шокера с голыми руками не попрешь. Не нужно под него подсовываться без особой причины.
Борис промолчал. И о том, что Щерба ему вроде как не совсем друг, а так… земляк, сослуживец по хэдхантерской группе и лоханувшийся товарищ по несчастью. И о том, что сам он тоже не так давно очухался после разряда.
О том, что отчаяние свободного, полного радужных надежд человека в одночасье ставшего тресом – вполне уважительная причина, чтобы кидаться на шокеры, он тоже говорить не стал.
– Хорошо хоть ошейник не включили – шею не пожгли, – продолжал рыжий. – Наверное, просто активировать еще не успели. Но это дело нехитрое. В следующий раз могут и включить.
Борис угрюмо слушал незнакомца. Честно говоря, не таких базаров он ожидал от сокамерников в первый день знакомства.
А гладиатор со шрамом на лице говорил все громче и настойчивее.
– Здесь умнее нужно быть, – кажется, на этот раз рыжий обращался ко всем новичкам сразу. – Гладиаторский ошейник жжет шею так, что потом головы не повернешь. Разряд шокера вырубает любого бугая и это тоже чревато…
Рыжий красноречиво скользнул взглядом по разбитой голове Щербы.
– А на арене даже легкая травма, полученная до боев, может стоить жизни.
– Тебе-то какое дело до чужих жизней? – устало вздохнул Борис. Эти странные наставления начинали его раздражать.
– Шкурный интерес, – осклабился рыжий. Во рту у него не доставало нескольких зубов. – Самый что ни на есть шкурный. Не больше и не меньше. Во-первых, у нас тут в почете групповые бои. Трес-файтинг – командный спорт.
Улыбка рыжего стала шире и злее.
– За поединки одиночек сейчас платят неохотно. Публика любит, когда стенка на стенку, камера на камеру, когда много крови и трупов. В таких схватках побеждает обычно та группа, в которой меньше калек.
Ясно. Предположим, ясно…
– А во-вторых? – спросил Борис.
– Во-вторых… – рыжий перестал улыбаться. – Может быть, когда-нибудь представится случай сцепиться с ними…
Он мотнул головой на дверь камеры. Указывая, надо полагать, за дверь.
– Может, получится хотя бы до одного добраться. Тогда, тем более, нужно быть в форме. И живым нужно быть.
– Вы верите в это? – хмыкнул Борис, обводя взглядом сокамерников. – Что удастся добраться?
– Кто-то верит, кто-то нет, – ответил за всех рыжий. – Но я скажу так: если не верить, долго здесь не протянешь. Нет стимула держаться. Нет надежды. Незачем выходить на арену раз за разом, драться снова и снова убивать других. Проще самому подохнуть сразу, в первом же бою.
Какие речи, однако!
– Слушай, а ты не боишься? – спросил Борис.
– Чего?
Борис поднял глаза к потолку, указал взглядом на камеры.
– Там где есть камеры, могут быть и микрофоны.
Рыжий рассмеялся:
– Есть, конечно, а ты как думал? За нами следят и нас слушают круглые сутки. Ну и что с того? Колизейские псы прекрасно понимают, что человек, который попадал сюда, мечтает только об одном. А если мечта эта помогает ему злее драться на арене – им такое только на руку. Да и вообще… Думаешь, с нами можно сделать что-то худшее, чем уже сделали?
Борис так не думал.
– За явное неповиновение и сопротивление здесь карают, конечно, но за базары в камерах – нет, – вводил в курс дела рыжий. – Колизейским тоже не выгодно из-за пустяков портить бойцов вне арены. Так что пар выпускать позволяют, суки. И объяснять новичкам, что да как, тоже разрешают. Тут у нас с ними общие цели.
Как это ни странно, но видимо, все так и было.
– А ты здесь, за мать Терезу, чтобы объяснять? – буркнул Борис. – Или за пахана?
Рыжий покачал головой.
– Мамок тебе тут не будет – не надейся. И до настоящего пахана дорасти в колизее трудно. Времени мало, а м-м-м… ротация большая. Я просто старожил, который продержался здесь дольше других, вот и все.
Все? Наверное, это не так уж и мало, – решил Борис.
– И как долго ты продержался? – уточнил он.
– Шесть групповых боев за плечами, – без похвальбы или рисовки ответил гладиатор. – Больше таких рекордсменов я не видел.
Слово «рекордсмен» он произнес с тоской и злостью. Помолчал немного, заговорил снова.
Ознакомительная версия.
