– Удачи, – улыбнулся Эрик.
– Папа! – пропищала Кейт, бросаясь к нему.
Купер поднял девочку, посадил себе на плечо, а она прижалась к нему лицом, обхватила руками за шею. От нее пахло шампунем и овсянкой. Дочка немедленно начала нескончаемый монолог о том, как она по нему скучала, хотя он и приходил сюда вчера, как все дети хотят дружить с ней теперь, как он теперь знаменит, как она будет дружить и дальше со своими прежними друзьями, как…
– Привет, па, – сказал Тодд.
Он пытался говорить взрослым голосом, который никак не отвечал его бесхитростной улыбке. Он протянул руку, Купер пожал ее и обнял сына.
«Вот за что ты сражался. Не за идеалы, не за компромисс, не за какое-то туманное представление о завтрашнем дне. А за этих двоих».
– Привет, – сказала Натали.
Под глазами у нее темнели круги, но улыбалась она с теплотой.
«За этих троих».
– Привет, – кивнул он, приглашая ее присоединиться к семейному объятию.
Они долго стояли так. Наконец он сказал:
– Думаю, вероятность очень невелика.
– Что?
– Нет, я себя глупо чувствую.
– Па, ты о чем?
– Я просто подумал, есть ли хоть маленький шанс… и если вы скажете «нет», то ничего страшного, но, может быть, вы, ребята, не откажетесь от гамбургеров с молочным коктейлем?
Дети побежали собираться – курточка и шапка Тодда, любимая и потрепанная новая книга Кейт, а какой у нее классный шарфик! Купер отпустил их, он упивался семейным теплом, отвечал на вопросы, ерошил им волосы. Натали казалась какой-то далекой, и он скосил на нее глаза, чуть не спросил, все ли у нее в порядке, но передумал. Вместо этого взял ее руку и пожал.
Утром после сражения он и Натали изображали перед детьми бесстрашных родителей, говорили, что все прошло не так уж плохо. Делали вид, что нет сгоревших зданий, не замечая, что на тяжелых грузовиках прибывают солдаты в форме, что на улицах еще лежат тела, а в городе стоит запах дыма и крови. И только когда дети легли спать, у них появилась возможность поговорить.
Натали рассказала ему о сражении – поначалу спокойно, но потом стала отводить глаза, ее пальцы размазывали по столешнице просыпавшийся молотый кофе. Голос стал глухим, по мере того как она описывала события дня и ночи. Говорила она о том, что видела. О том, что делала. О том, что не знает, сколько человек убила, но не сомневается – немало. О том, что прицеливалась и нажимала на спусковой крючок снова, и снова, и снова, и снова. Что бросала бутылки с бензином в живых людей и слышала их крики, чувствовала запах их подожженных волос, а потом убивала их товарищей в свете от горящих тел.
Потом она плакала, а он держал ее, шептал, что все в порядке, хотя они оба знали: он лжет. Он был солдатом, всегда был, и его так глубоко ранили не столько убийства, а мысль о том, что это делала Натали.
– У тебя не было выбора, – сказал он.
– Конечно, – кивнула она и уткнулась головой в его грудь.
Натали не опасалась, что с ней случится нервный срыв, не сомневалась в правильности своих действий. Она целиком отдавала себе отчет в своих поступках. Но он видел произошедшие в ней перемены, видел, что ее мир стал более темным местом, и знал: ей теперь всю жизнь тащить на себе этот груз. Не каждую минуту, даже не большую часть времени – груз всегда будет оставаться на ее плечах.
«Ты обязан ей всем. Всем, что есть чистое в твоей жизни, ты обязан Натали. А ты не дал ей ничего, кроме страха и боли. Ты должен делать для нее больше. Делать то, что мы делаем для наших детей», – подумал он.
Она сказала ему эти слова почти год назад. Он снова сжал ее руку, и она, моргнув, улыбнулась ему.
В ресторанчике творился сумасшедший дом – строительные бригады, ученые-исследователи, морская пехота США, но хозяйка, увидев Ника, засветилась, как лесной пожар, и сказала:
– Пожалуйста, сюда, мистер Купер. Мы освободим для вас место.
Голос ее прозвучал громче, чем ему хотелось бы, и половина посетителей повернулись в его сторону. Они приветственно кивали ему, показывали поднятый вверх большой палец.
– Господи ты боже мой, – проворчала Натали. – Неужели это вы собственной персоной, мистер Купер? Не дадите автограф? Пожалуйста, пожалуйста, умоляю.
В ответ он показал ей средний палец.
Еда была жирная, но добротная, картошка фри похрустывала на зубах. Вкус бургеров напоминал ему детство, сдобренное густым молочным коктейлем с шоколадом.
Они смеялись и шутили, легко возвращались в круг отношений счастливого семейства. Это было хорошо. Больше, чем хорошо.
Потом они прошли прогуляться. Отовсюду в холодное голубое небо поднимались столбы пыли – работали команды строителей, приступивших к сносу разрушенных зданий. Куперы держались близ центра города, который в значительной степени остался неповрежденным. Когда увидели детскую площадку, Кейт и Тодд стрельнули в отца вопросительными взглядами, а потом бросились к другим детям, игравшим в некую свободную форму салочек по таким сложным правилам, что Ник даже не стал пытаться их разгадать. Они с Натали сели неподалеку на скамейку на солнышке.
– Нет, ты видишь? – улыбнулась она. – Я знаю: это всего лишь детская площадка. Но все же. Они все играют вместе. Думаешь, это надолго?
– Ну, надеяться-то мы можем?
Они сидели, наевшиеся до отвала, и смотрели, как играют дети. Простое удовольствие, одна из повседневных радостей, которых так мало было у Ника, и он мог бы просидеть здесь всю оставшуюся жизнь в дружеском молчании.
– Я сегодня говорил с президентом, – сказал он.
– С Рамирес? Правда?
Он кивнул:
– Она хочет, чтобы я вошел в администрацию.
– Искусный пиар-ход.
– Да, но у меня такое чувство, что это искреннее предложение. Она дала понять, что предоставляет мне карт-бланш – посол, советник, хотя она и сделала мне предложение. – Он помолчал. – Она попросила меня вернуться в ДАР.
– В качестве агента?
– Нет, – ответил Купер. – Директора.
Натали присвистнула.
– Я ей сказал, что, по моему мнению, старый ДАР уже мертв. Рамирес согласилась. Она хочет полностью его перестроить, переделать из полицейского агентства во что-нибудь новое. Открытие Итана засекречено, но теперь, когда все о нем знают, необходимо выработать какую-то политику относительно него. Кроме того, остается еще множество террористических организаций и групп ненависти по обе стороны. Президент считает, что новый ДАР не должен быть сосредоточен целиком на надзоре за анормальными, а скорее, на соприкосновении между… – Он посмотрел на нее и замолчал.
Натали сидела с напряженной спиной, ссутулив плечи, сложив руки на коленях. Один из явных признаков – Ник уже давно открыл его с помощью своего дара. Такая ее поза означала, что она думает об их отношениях и собирается говорить с ним об этом.
Он боялся таких разговоров, потому что при всей его любви к ней, любви, которая не кончится никогда, собирался сказать, что хочет жить с другой женщиной.
– Послушай, – сказал он, а она одновременно с ним произнесла:
– Ты меня извини.
Оба погрузились в неловкое молчание.
– Продолжай.
– Я должна извиниться. Не думаю, что я… – Натали вздохнула, потерла ладонь о ладонь. – Понимаешь, мне никогда не нравилось то, чем ты занимался, хотя я и понимала твои мотивы. Но ситуация все ухудшалась. И когда мы жили вместе, и даже когда расстались. Я все время боялась. Я сидела на собраниях. Или… ну, не знаю, гладила пижамку Кейт, а мое воображение рисовало всякие картинки, маленькие живые кошмары того, что может случиться с тобой. Как тебя могут искалечить, как…
Она снова вздохнула и, помолчав, продолжила:
– А потом ты ушел из департамента и стал работать на президента Клэя. Ты по-прежнему пытался улучшить мир, но был в безопасности. Не знаю, может быть, из-за волнения, а может, я решила, что поводов для волнений больше нет, но в какой-то момент я стала думать, не слишком ли легко мы сдались.
– Натали, я…
– Позволь мне закончить. – Она уставилась перед собой. – Мы пылали друг к другу вечной любовью. И ты прекрасный отец. И… нам было хорошо вместе. По-настоящему хорошо.
Он кивнул.
– Я думала, что знаю твой мир. Но я его не знала, а если и знала, то понаслышке. Я была туристом. Прошлую ночь я прожила в том мире. Будучи предоставлена самой себе. Я сделала то, что была должна. Чтобы защитить детей. Как и ты. Но я прониклась ненавистью к этому миру. Я так жить не могу. И не буду.
Кейт помахала им с детской площадки, Натали махнула ей в ответ и продолжила:
– Я знаю, ты всегда думал, что наша самая большая проблема – твой дар. Но на самом деле не дар, а мир, в котором ты живешь. Когда ты стал работать у Клэя, я попыталась обмануть себя, решила, будто ты расстаешься с той жизнью. Но ты продолжил жить по-прежнему. И теперь я понимаю, что ты всегда будешь жить так. – Она повернулась к нему. – Ты не можешь иначе, дорогой. Ты слишком хорошо знаешь свое дело. Ты нам нужен. Ты нужен им. Следующий Джон Смит на подходе.
