И когда вдруг Бука выронил дробовик, упал на колени и стал медленно заваливаться набок, Маус переглянулся с майором. Оба поняли: это конец.
Бука недоуменно озирался, не понимая, где находится, куда делись его спутники и вся эта ревущая толпа пустых человеческих тел. Место, где он находился, смотрелось совершенно дико, пугающе. От этого всего тревожно сжималось сердце, и Бука никак не мог понять — что именно так его настораживает в окружающем пейзаже.
А потом пришло понимание: это была Зона. То самое место, где он находился еще миг назад, вжимаемый в землю непреодолимой мощью Выжигателя, стремящегося лишить его разума. Только теперь высушенный пустырь был покрыт сочной зеленой травой с желтыми крапинками одуванчиков, а вместо ржавых мачт Выжигателя в рядок росли пять высоких тонких сосен. Наверное, обычному человеку такой пейзаж мог показаться спокойным и умиротворяющим, но Бука вдруг ощутил совершенно непреодолимый страх.
Он еще не мог объяснить себе природу этого страха, но вдруг бросился, спотыкаясь, прочь с этой солнечной полянки, словно вся она была одной большой, смертельно опасной аномалией.
Он бежал не разбирая пути мимо тех мест, где должны были располагаться Армейские Склады — и не видел ничего, кроме густых зарослей ежевики. Пахло ароматными травами, в кустах пели птицы.
Его душил страх.
В самых опасных ситуациях в той, привычной ему Зоне он не боялся ничего. Он знал, где прячутся аномалии, где подстерегают агрессивные мутанты, как обойти опасных людей, где добыть пищу и как сделать ее менее разрушительной для тела. То была знакомая, привычная, родная ему Зона — со своими опасностями и со своими любимыми уголками.
А эта Зона была наполнена легкомысленной жизнью — и в то же время безжизненна, пуста. Это была чужая Зона. Мертвая. Здесь не было аномалий, здесь можно было идти в любую сторону, не боясь сделать неверного шага, здесь никто не держал тебя на мушке и не рассматривал тебя в качестве пищи. И это неожиданное избавление от жестких условий внутри Периметра вызывало ощущение пустоты и страха.
Он словно потерял опору под ногами, проваливаясь в бездонную пропасть. Жизнь потеряла смысл: такому, как он, не место на зеленых лужайках. Это не его Зона…
Что-то зловещее, темное накатывало со спины, и казалось, он слышит чей-то вкрадчивый голос: «Ты этого хочешь? Этого?»
— Кто ты? — озираясь, спросил Бука.
Перед глазами весело носились стрекозы; эта мирная обстановка резко диссонировала с тем, что происходило сейчас в его душе.
«Посмотри — такой ты хочешь увидеть Зону?» — продолжал голос.
Тьма настигала его, окутывала — и он снова бежал, падал, снова вставал и продолжал свое бессмысленное бегство по этому цветущему аду.
«Ты часть меня, — шептала тьма. — Ты не можешь желать этого… Ты хочешь, чтобы исчез твой мир — но кто ты без своего мира?»
Не в силах продолжать бег, Бука сел, привалившись спиной к стволу ветвистого дерева — настоящего, живого дерева, а не мутировавшей имитации, каких полным-полно в ЕГО Зоне. Шмыгнула какая-то тень — и где-то в кустах закопошилось что-то живое.
«Сейчас бросится…» — равнодушно подумал Бука.
Из кустов неторопливо вышло существо. Бука никогда не видел такое, просто некому было объяснить ему, что это — обыкновенный еж. Существо повело носом — и мелко засеменило вдоль кустарника, не обращая никакого внимания на человека.
Все это было дико. Неправильная природа — вялая, равнодушная. Никто не охотится за ним, но в то же время не выходит на пси-контакт, чтобы подчиниться или, напротив, подчинить себе его волю. Равнодушный, пустой, никчемный мир. Мир, в котором ему нет места.
Но было еще одно в обстоятельство: в этом месте с НЕЙ никогда не случилось бы того, что произошло. Там, за Периметром, откуда она пришла, наверное, все так. Там не нужно следить за каждым своим шагом и каждую минуту принимать решение. Там безопаснее, там живут совсем по другим законам.
Да, все дело именно в этом. Она погибла — и ее жуткая смерть перечеркнула весь смысл существования Буки. Тогда он и понял это: Зона — одна большая аномалия, созданная, чтобы убивать людей.
«Это не так… — прошептала тьма. — Я не просто убиваю пришельцев. Я каждому даю то, что он ищет. У каждого есть шанс выжить и утащить с собой вожделенную игрушку, которую я дарю ему — конечно, если он ее заслужил…»
— Ты — Зона? — проговорил Бука.
Тьма продолжала, не слушая его:
«Люди считают себя выше прочих существ, выше природы и ее законов. Он думают, что вправе ради своего любопытства ломать эти законы и уродовать живые существа — просто чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Но что-то у них пошло не так, и теперь уже Я изучаю их, как они изучают своих подопытных насекомых. Они сами как насекомые — ползают по мне, копошатся, собирают отбросы, которые так ценятся у них…»
— Зона… Зона… — лихорадочно пробормотал Бука, хватаясь за голову: в ушах нарастал неприятный звон, что-то происходило с сознанием.
«Ты хочешь сделать так, чтобы меня никогда не было… — продолжал голос, который теперь звучал угрожающе. — Значит, и ты решил посягнуть на законы, не тобой установленные, хочешь стать в один ряд с пришельцами из-за Периметра. Но ведь ты не такой, ты по-другому устроен. Ты — такая же тварь из Зоны, как и все, что тебя в ней окружает. Без меня ты просто не сможешь существовать. Оглянись: хочешь ли ты жить в таком мире?»
Вокруг был густой зеленый лес. Тень, тишина и спокойствие. Не было ни радиации, ни других губительных излучений, пока еще не имевших названия. И эта спокойная пустота медленно убивала, разрушала Буку изнутри… На какой-то миг показалось, что было еще что-то, что давило на мозг снаружи, но он никак не мог понять, что это. Потому что сосредоточиться не давал этот вкрадчивый голос:
«Откажись от своего замысла, откажись! Оставь все как есть — и наслаждайся своей исключительностью! Ты — часть меня, тебе хорошо в Зоне, здесь ты почти всевластен. Не следуй человеческим порывам — здесь им не место. Будь собой, просто оставайся собой…»
Спокойствие зеленого бора вдруг нарушилось: пейзаж пошел тонкими полосками, словно по экрану телевизора пробежали помехи.
— Что? — пробормотал Бука. — Что такое?
Картинка восстановила на миг свою целостность — и вдруг пошла мелкой рябью. Сквозь него пробивался совсем другой пейзаж — более суровый, мрачный, но при этом гораздо более знакомый. А в следующую секунду в уши ворвался многоголосый, леденящий душу рев.
Рев безмозглой толпы зомби. И, перекрывая этот гул, донесся отчаянный крик Мауса:
