Ознакомительная версия.
…— Чёрный «хаммер». прижаться к обочине и остановиться! — раздался голос из динамика. — Чёрный «хаммер»…
Майор резко затормозил, крикнул:
— Выходите с поднятыми руками!
Распахнул дверцу и пропал в снегу.
Печкин и Черентай вышли из машины, подняли руки — у воришки они были украшены наручниками и обрывками цепи.
Из подкатившего «вольво» вышли двое и направились к «хаммеру».
Ребята были молодые и даже симпатичные, но стволы их автоматов направлены были прямо в грудь Печкину — Черентая и эти не считали за человека.
Майор стрелял из пистолета с глушителем. Никто из патрульных даже слова сказать не успел…
— Настоящие, — сказал Майор, осмотрев патрульную машину. — Я думал, опять бандюки переодетые…
И вдруг заплакал.
— Зона ваша, — сказал он. — Сучья ваша Зона. Сначала стреляешь. Потом думаешь.
Майор обхватил голову руками и заревел как зверь.
— Сева. — Печкин осторожно потрогал его за рукав. — Сева, давай я ещё попробую… Белый очень огорчится, что мы за собой горы трупов оставили из-за него…
Майор уставился на него непонимающе…
…— Чёрный «хаммер», прижаться к обочине и остановиться, — раздался голос из динамика. — Чёрный «хаммер»…
Майор резко затормозил, крикнул:
— Выходите с поднятыми руками!
Распахнул дверцу и пропал в снегу.
Печкин и Черентай вышли из машины, подняли руки — у воришки они были украшены наручниками и обрывками цепи.
Из подкатившего «вольво» вышли двое и направились к «хаммеру».
Ребята были молодые и даже симпатичные, но стволы их автоматов направлены были прямо в грудь Печкину — Черентая и эти не считали за человека.
— Вы откудова, черти, выскочили? — сказал патрульный в чине сержанта. — Все дороги перекрыты…
— Ни хрена не все, — сказал Печкин. — Вас первых встречаем…
— Свои мы, — сказал Майор и появился из снега, отряхиваясь.
— Тут никаким своим не положено, — сказал сержант.
Майор протянул удостоверение, Печкин тоже.
— Сержант Архипкин, — сказал патрульный. — Товарищ полковник, вам разве не довели, что трасса перекрыта?
— Никак нет, — сказал Майор. — Мы трое суток. Этого гаврика. Пасли. В засаде.
Сержант посмотрел на Черентая, всё ещё стоявшего с поднятыми руками, с уважением и вдруг заметил браслеты наручников.
— А что же он у вас… — сказал сержант и мотнул в сторону воришки автоматным стволом. — Цепи рвёт?
— Особо опасный, — гордо сказал Печкин. — Не смотри, что он такой хлипкий. Только мы эти фокусы знаем. Видишь какой теперь стал смирный? Учись, сержант. А вы кого ловите?
— Никого не ловим, — сказал Архипкин. — Самому обеспечиваем безопасность.
— Кому — самому? — сказал Печкин.
— Сергей Сергеичу, — сказал сержант.
— Опаньки, — сказал журналист. — Что-то не слышал я сообщений о высочайшем визите в эти края…
— Так он же в санаторий поехал, — сказал сержант. — В «Глубокий сон». Совершенно секретно поехал — видите, даже вы не в курсе…
— У нас служба другая, — сказал Печкин. — Нам и не положено знать. А что, у Сергей Сергеича так душа заболела о народе, что полечиться в дурке решил?
Сержант хихикнул, смутился, потом опомнился и сделал вид, что это он кашлял.
— Так он к Домнушке поехал за консультацией, — сказал наконец Архипкин. — Нельзя же официально объявить…
— Какая. Домнушка, — сказал Майор.
— Бабушка там лежит. Домнушка. Русская Ванга, — сказал сержант. — Неужели не слышали?
— Да я и в болгарскую-то Вангу не верю, — сказал Печкин. — Надо же.
— Вся Россия к ней ездит, — гордо сказал сержант, словно была эта бабушка его собственной.
— Знакомое дело, — сказал Печкин. — Вот в середине позапрошлого века жил в Москве юродивый — Иван Яковлевич Корейша. И ездили к нему за советом и крестьяне, и мещане, и купцы, и офицеры, и даже великие княжны. А вот про государя императора, врать не стану, не слышал…
— И чего он им предвещал? — сказал любознательный сержант.
— А он всем одно и то же твердил, — сказал Печкин. — «Без працы не бенды колоцацы», что в переводе с польского означает «Без труда не будет калачей». И каждый клиент эти слова толковал по-своему…
— За деньги?
— А то.
— Всегда на Руси дураков хватало, — вздохнул сержант, и неизвестно, до каких бы высот вольномыслия досягнул, но тут в салоне «вольво» заматерилась рация — в гроб, в печёнку и в двенадцать первоапостолов.
Сержант поспешно ринулся туда, выслушал указания — согнувшись, но всё равно как бы по стойке «смирно».
— Едут назад, — сказал он облегчённо. — А с «вертушки» вас, похоже, не засекли. Тогда, может, и не выскребут нас… Только вы машину подайте ещё в сторону, а мы вас закроем, как будто так и надо…
Пассажиры «хаммера» так и сделали, потом залезли в салон и стали ждать. Патрульные стояли у разных концов своего экипажа навытяжку, отдавая честь.
Минут через пять поехал совершенно секретный кортеж.
Сперва группа мотоциклистов.
Потом бесконечная вереница чёрных автомобилей. Водители их при этом выполняли фигуры высшего шоферяжа — три чёрных же «членовоза» то и дело менялись местами, чтобы враг не угадал, в каком из них заключается Главное Тело.
Далее следовали две кареты «скорой помощи».
Две пожарные машины и бензовоз между ними.
Американский школьный автобус с детьми — видны были белые рубашки и приплюснутые к окнам рожицы.
Автоцистерна с надписью «Молоко».
Автоцистерна с надписью «Живая рыба».
Фура с надписью «Живые цветы».
Автобус-«мерседес» с надписью «Русские русалки», причём из люка, несмотря на зиму, высовывалась по пояс пригожая девица в серебристой чешуе и приветственно махала голой ручкой.
Пять армейских кунгов с надписью «Перевозка людей запрещена».
Автокран и два грузовика с песком.
Грузовик с прицепленной к нему полевой кухней.
Потом пошли машины с региональным начальством, их охраной и обслугой, и не было конца этой гордой мелочи…
Так, во всяком случае, рассказывал потом Печкин в баре «Хардчо». А последним, утверждал он, катил катафалк ритуальных услуг, украшенный венками от безутешных.
Но это уж он приврал…
— Всё, — облегчённо выдохнул сержант Архипкин. — Товарищ полковник, можно мы у вас погреемся?
— Валяй, — сказал Майор. — Поморозил щёку, сынок. В «хаммере» и вправду было тепло.
— Слава богу, — сказал Архипкин. — Что бирку нам не выкинули.
— А то бы что? — сказал Печкин.
Ознакомительная версия.
