однокласснице в окно внутри игрушки покажется действительно не более чем игрушкой.
Куда я залез со своей дурацкой мечтой о статье про Версиану?! Меркуцио раздолбал меня в пух и прах безупречной внутренней логикой своих суждений. Вот уж где проявляет себя опыт игрового стримера, когда без запинки тарабанишь выверенными фразами простые ответы на сложные вопросы. Да тут любой из нашей шестерки знает про этот кошмарно-прекрасный цифровой мир на порядки больше меня…
– Что это за хрень?! – вытаращился Бурелом в окно.
– Это разлом, – ответил Меркуцио и повернул руль. – Держитесь.
Вездеход накренился при крутом повороте – Меркуцио еле вписался в забитый поворот с Короленко на Богородское шоссе. И, посмотрев в окно, я прислонился лбом к холодному стеклу, чтобы немного прийти в себя.
По левую сторону, примерно в центре Сокольников, кружилось торнадо из битых пикселей. Я и помыслить не мог, что в видимой палитре человеческого глаза существует столько оттенков черного. Как говорится, любой цвет на ваш выбор, если это черный.
Определить точку входа в разлом было невозможно. Торнадо закручивало в двухсотметровый ад землю парка, оставляя вместо оврагов зияющие дыры. Тьма внутри них притягивала взор, сулила бесконечное существование там, где не было ни пространства, ни времени. На фоне этих чудовищных ран сам разлом смотрелся последним трамваем домой.
– Поехали прям туда! – выдохнул Лайм.
– А нельзя, – парировал Мерк, подводя вездеход вплотную к разлому, оставляя метров пятьдесят. – Машина – часть Версианы. А мы сами – нет. Вездеход нас экранирует. Так что побежали.
– Шанталька, харэ спать! – Бурелом затряс девушку лапой. – ВСТАВАЙ!
Медведь испустил рык, от которого Лайм подскочил и потянулся за топором. Девушка лишь приоткрыла глаза. Похоже, ее серьезно контузило.
– Тащи ее, – скомандовал Меркуцио, ни к кому конкретно не обращаясь, но я понял, что это адресовано лично мне. Быть может, я в его глазах был бесполезен без оружия. Может, бесполезны были мы с девушкой вместе. Все это не имело значения – я вытащил Шанталь из вездехода, взял на руки и смотрел, как тройка остальных выстраивается в маленькую команду.
– Группу мне! – сказал стример, щелкая короткоствольным автоматом.
Бурелом вызвал экран, вдавил пару кнопок. Я уже догадался, что он добавил стримера в команду. Теперь атаки на Меркуцио будут перенаправляться на танка. Но какие атаки? Я ничего не понимал, пока не заметил, как между нами и разломом бредет толпа взбалмошных туристов. Может, ботов притягивало торнадо, или… все, хватит попыток в чем-то разбираться в последние две минуты!
– Двинули, – произнес Меркуцио. – Лучше наперерез.
Бурелом решительно попер к бушующей стихии, скаля клыки, остававшиеся, кроме майки Шанталь, последним белым элементом видимого мира. Меркуцио пошел справа от него, Лайм – слева, помахивая топором.
Среди пыли и свистящих хлопьев земли показались безумные лица ботов. Бурелом снес их, не останавливаясь. На него накинулось несколько новых, которых Меркуцио отогнал выстрелами. Один прорвался, наседая на медведя сзади. Лайм вогнал боту в спину топор, стащил наземь, уперся ногой, высвободил оружие.
– Лайм, ты отличный милик! – выдал Бурелом малопонятную мне фразу. – Я тебя потом в игре найду, ок?
Я почти не видел ничего вокруг, кроме силуэтов товарищей и возвышающегося черного вихря над собой. Казалось, вот-вот, еще немного – и я доберусь до него, но шаг следовал за шагом, и девушка, казавшаяся поначалу невесомой, превратилась в неподъемную. Сверкали в воздухе топоры и лапы, грохотали выстрелы, и я уже больше ориентировался по звукам, чем по зрению.
То, что случилось после, я, к сожалению, видел хорошо.
Горизонт вспыхнул кольцеобразной вспышкой, и диаметр этого кольца пролегал примерно по МКАД. К нам летела сплошная круговая стена огня.
– Поднажали! – проревел медведь. Попытавшись протереть глаза о холодное плечо девушки, я решительно пошел, уже понимая, что просто не хочу показаться бесполезным. Совсем некстати я вспомнил, что не спросил ни у кого из команды, кто где живет: быть может, им бежать до дома Джека проще, чем мне.
А затем я почувствовал, как меня тянет вперед неведомая сила, отрывая от земли, выдергивая Шанталь из моих рук, лишая любых ориентиров, где верх, а где низ. Горизонтальное сокращающееся кольцо скакнуло перед моими глазами, на миг показавшись огненной сферой, – и под оглушительный кавардак трескающегося мира я оказался вышвырнут из Версианы туда, где не могло быть ничего.
Я лежал лицом вниз на холодном полу. В голове все еще бесновались отзвуки былых впечатлений, соревнуясь за лидерство. Рев цифрового торнадо, тела ботов, медвежий рык, оружейный блеск, крен вертолетов, свист шин спорткаров, стильные гаджеты и загадочные торговцы. Бледное лицо Шанталь, ее бессильно спадающие руки, цепляющиеся за рытвины парка. Лайм смотрит на меня, сжимая топор, словно думает, успел ли я сболтнуть насчет его поступка другим участникам группы, или же остаюсь единственным свидетелем его преступления. В живой Москве я однозначно попадаю под опасность мести. С другой стороны из абсолютной пустоты глядит Меркуцио, думая, что ему делать со мной – не подлежащим воспитанию игровым элементом, подверженным всплескам эмоций. Сколько можно рассказать мне, как лучше наблюдать за реакцией, насколько высоко подвесить веревочку – ведь я упорный и продолжу прыгать. Бурелом, который, несмотря на истинный возраст, прекрасно понимает всю мою оторванность от нового мира, что лишь начинается с выходом Версианы – эпохи новых технологий и старых, позабытых отношений, где мне нет места. Джек, методично говорящий мне, что делать и как себя вести, потому что лучшее, на что я способен, – это слушать чужие приказы. И снова Шанталь, чудесная, восхитительная Шанталь Делаж-Дебюсси, модель и косплеер, наездница и пилот, знаменитость обеих реальностей, для которой все произошедшее останется сном, от которого надлежит проснуться. Белая майка и рваные синие джинсы с проглядывающей блестящей, прекрасной кожей сменятся на серую патентованную ткань сиано-костюма, который девушка скинет с себя, сладко зевнет и отправится в душ. Некто Арбестер, что героически нес раненую нимфу, останется далеко позади – в цифровых логах проекта, если этот журнал кто-то ведет. А что до чувств – они не сохранятся вовсе, лишь в воспоминаниях, но и те угаснут со временем. Пропадет даже ставший таким родным зеленый мешковатый свитер.
Если я не вернусь домой – может, мне возвращаться и не стоит? Не хочется при пробуждении увидеть лишь стыд, страх, боль, горе и одиночество. Это все, что оставит мне Версиана. Другого я не получу. Потому что и не заслужил.
Хватит валяться.
Я оттолкнулся ладонями, поднялся, внимательно следя за ощущениями – не сломал ли чего. Вроде нет. Стоял
