Первым он встретил Палыча. Верный механик шествовал с ведром по улице. Увидев Виктора, он поставил ведро в снег и ни слова не говоря, полез расстегивать ему новую, выданную накануне командировки шинель. Распахнув грудь, явил на свет Золотую Звезду и растянул лицо в довольной улыбке.
— Цаца! — Налюбовавшись наградой, он сграбастал Виктора в медвежьих объятьях. — Рассказывай! Калинин вручал?
— Калинин, — от таких нежностей у Виктора заныли ребра. — Все расскажу. В полку как дела? Как Таня? Все живы?
— Та чего у нас? — Палыч пожал плечами. — Танька себя достойно ведет, блюдет… А в полку… позавчера Чуриков разбился, вместе с Морозовым. Вылетели парой, а тут буран начался, — он обвел рукой окружающую снежную взвесь. — В холм воткнулись, оба. Рядышком. Вчера похоронили.
— Жалко, — расстроился Виктор, — Чуриков хороший был летчик, сильный. Да и Морозов уже не сопляк зеленый, с лета воевал… — он огорченно прищелкнул языком. — Второй эскадрильей Лешка командует?
— Пока Лешка, — усмехнулся Палыч, — а там видно будет. А так тихо все. Ты лучше расскажи, как съездил, про Москву расскажи, про то, как награждали…
— Стоит белокаменная, — Виктор улыбнулся, — что ей сделается? А как ехал, это жуть и ужас
Они пошли по улице, к штабу и снег заметал их следы.
Утро началось без солнца. Аэродром затянуло однообразной непогодной мутью, студеный туман разлился по земле молочным киселем. От белого обилия не за что зацепиться глазу — все вокруг было серое, расплывчатое, сырое. Сырость проникала под летные комбинезоны, загнала пилотов в прокуренную тесноту землянок. Жадные до драки приуныли — сколько так сидеть, перетирая раз за разом одно и то же, никто не знал. Воспряли полковые краснобаи и балаболы — им прибыло благодарных слушателей.
— Бои… — Лешка — новоявленный комэск второй, остервенело плюнул, — вы боев-то и не видали. Вот в сорок втором это были бои. Не успеешь взлететь, а мессера уже пристраиваются. Все аэродромы наши знали, все площадки. Рыскали там парами, как волки по степи, все видели. Если заметят нашу группу — сразу подкрепление вызывают, пять минут и уже против тебя шесть — десять гансов. А если нас мало то и вдвоем бьют. А чего им? Скорость есть, высота есть. Выбрал момент удобный и лупи… Потери были жуть…
— А сейчас меньше? — понизив голос, спросил Улитка. — Штабные болтали, что с февраля полк, считай, обновился.
— Так-то с февраля-я, — Лешка презрительно отклянчил губу. — А тем летом максимум месяц и от полка ничего не осталось. — Зашедший по какому-то делу в землянку третьей эскадрильи, он зацепился языком с Улиткой и уже час ораторствовал, наверное, позабыв, зачем пришел. — Всех выбьют. Останется, может, комполка, — продолжал он, — комэск, да один — два летчика — самые везучие. Месяц на переформирование и все по новой.
— Это да, — согласился Виктор, — в сорок втором жесть была. Наш полк два месяца продержался, потом выкосили в ноль и расформировали. Да и сейчас тоже, — он перешел на шепот. — Про Кубань пишут, что победа мол, побили немцев. А какой ценой? Знакомый рассказывал, что полки, что там дрались, заново переформировывали. Такие потери были. Техсостав целый, а летчиков хорошо, если треть осталась. А ведь полки-то были не чета прошлогодним, трехэскадрильные уже. Корпус, куда нас перевели, там сильно пощипали.
— Так побили же немцев, — возразил Станислав, — вон их сколько на той Кубани посбивали. Из девятой гвардейской летчиков видел? Те кто там дрался, все в орденах…
— А я на конференции с ребятами из восемьсот двенадцатого познакомился, — возразил Саблин, — так говорят, что после того сражения их десять человек осталось. Эти-то десять в орденах, а остальные? Да что Кубань? Возьми наши, августовские бои, полк едва ли не на половину уменьшился…
— Дурости много, — вздохнул Лешка, — новичков много. Это нам повезло — костяк полка остался, да еще с Дальнего Востока подкинули, кадровых. Мы на фоне других хорошо смотрелись. И то… — Он надолго замолчал, разглядывая мигающий огонек коптилки, потом задумчиво произнес: — Что-то я в этом году арбузов мало ел. В прошлом у нас аэродром прямо на краю бахчи был. Бывало, прилетишь, мокрый, уставший, отойдешь на двадцать метров от стоянки, а там арбуз на арбузе. Выберешь покрупнее, хрясь его кулаком, сердцевинку-"барашка" съешь и следующий… — он блаженно зажмурился, вспоминая.
— Жаркое было лето, — Виктор машинально потер подстреленную тогда ногу, — меня, помню, комполка за цветами послал…
— Тогда Вахтанг учудил, — не слушая никого, продолжал Лешка, — помнишь его? Мы в одной станице два дня сидели. Бензина не было. Так вот, он приперся в сельсовет и заявил, что набирает официанток и поварих для БАО. А потом стащил у Синицына халат и всем тем девкам, что устраиваться пришли, медосмотр устроил. В пустом амбаре. Хе-хе. А мы дырок в стене наколупали и смотрели. Правда, крапиву скосить не догадались. Хе-хе. Красивые в той станице девки…
— А эти, языками чешут, и все про девок. А еще летчики, цвет и гордость Красной армии! — Шубин стоял в дверях и злорадно скалился. — Личный состав давно на обеде, а эти тута сидят, сочиняют. Как бабки на завалинке. Вольно! — он барским жестом вернул летчиков на места. — Я, пожалуй, с вами посижу. Кости старые погрею тута.
— Что-то я не слышу продолжения вашей содержательной беседы, — командир по-хозяйски расселся, потеснив Саблина, задымил папиросой. — Рассказал бы, — усмехнулся он, — как эти же девки, стоило им правду узнать, Вахтанга коромыслами отлупцевали. Сломали тута ребро. Как этот Дон-Жуан недоделанный потом неделю не летал, и за это время сбили Васина, Исмаилова и Свеженцева…
Некоторое время все молчали. С улицы доносились обрывки голосов чей-то смех. В землянку сунулся было Зайцев, но увидев Шубина испарился.
— Погода улучшается, — прервал тишину комполка, — а дивизия разведку требует. Саблин, возьми с собой кого… поопытней, слетай тута. Район тебе в штабе доведут. Обрати внимание на ж.д. станции, но близко не подходи. Погода дрянь, так что аккуратно. Ясно?
— Ясно, — проворчал Виктор. Покидать уютное тепло землянки не хотелось. — Возьму Рябченко, пусть потренируется в СМУ летать…
Лететь оказалось непросто. Низкие облака прижимали к земле, а туман местами так и не рассеялся и тогда что вверху, что внизу проплывала одна лишь белая муть. За Днепром стало немного лучше, облака немного приподнялись, туман же остался лишь в балках и ориентировке почти не мешал. Впрочем, и разведывать было особо нечего. Пустые дороги, с кое-где ползущими подводами. Одинокий паровоз, тянущий за собой целых семь вагонов. Разбитая бомбежкой станция, с почерневшими стенами пакгаузов без крыш и заваленной набок водонапорной башней. Деревеньки со светлыми пятнами редких дымков и пустыми безлюдными улицами. Вторая станция встретила таким фейерверком огня, что пришлось спешно уносить ноги. Впрочем, Виктор успел рассмотреть стоящий под парами эшелон.
