В лагере в палатке пришедшие услышали от соседей подробности и были несколько озадачены.
– Запрещено вообще что-либо с собой брать, – сказал Семеныч отчего-то шепотом. – Только то, во что одет. Говорят, будет всего пять барж. Но я даже не представляю, как можно всех на них эвакуировать.
Павленко высказал свои черные мысли:
– Как, как… забьют, как шпроты в банки, выведут в глубокое место и утопят вместе с баржами.
– Что ты, Витя, такое говоришь?! – возмутился Петр Николаевич. – Мы же не чумные и не заключенные какие-нибудь!
– Хе-хе… – сказал Павленко, падая на свою уже порядком расшатанную раскладушку. – А чем мы лучше? Или хуже? Или вы считаете, что заключенных можно?
Тема про утопленных заключенных не сходила с вечерних дебатов не только этой палатки. В свое время в сто одиннадцатой по радио узнали, что на Ладоге затонул транспорт с заключенными одной из колоний, и ну никто не поверил в случайность произошедшего. Нет, было, конечно, несколько людей, которые говорили, что и в нормальных условиях баржи тонут, что говорить, когда такое вокруг… Но к их голосам никто не прислушивался. Вообще, странная логика нашего сознания. Всем хочется верить в хорошее, строить планы, рассчитывать выжить, верить в счастливый конец… но абсолютно не верить любимому государству, которое говорит, что гибель сограждан – роковая случайность. Трагическая, но случайность.
– Я не считаю, что заключенных можно топить! – зло сказал Петр Николаевич. – Я просто напомнил вам, что мы полноправные граждане и никто не рискнет нас губить. Это политический вопрос!
Павленко тихонько рассмеялся и сказал:
– Это вы автоматчикам на вышках расскажите и могилкам тех, кого они срезали при попытке бежать.
Петр Николаевич стушевался, а Семеныч в своем репертуаре принялся всех мирить:
– Ну что ты, Витя, так нас пугаешь. Все будет нормально. Ну, не дают ничего с собой брать, так это только из экономии места. Чтобы больше народа можно было за раз перевезти. Ну и кто, скажи, будет топить транспорты, когда и так много чего потеряно из такой нужной водной техники? Если бы хотели, то просто расстреляли бы весь лагерь пулеметами. А потом бы уцелевших заставили хоронить погибших.
Павленко и Саня одновременно посмотрели на Семеныча, и Виктор не без язвы заметил о подозрительной рациональности соседа.
– Витя, такое в нашей стране уже было. Да, было. Я думаю, оно бы могло и повториться в наших таких неудобных для власти условиях. Но раз будут баржи, значит, нас все-таки и правда вывезут.
– Ваши слова, да Богу в уши, – сказал с нервным смешком Саня.
Ночью они плохо спали. Слушали переклички на недалеких вышках. И следующую ночь сон плохо приходил к обитателям палатки. И только в день, когда к новым причалам подошли первые баржи и началась погрузка согласно спискам эвакуированных, у бывших синоптиков отлегло от сердца.
Погрузка протекала абсолютно бестолково. Более того, произошло то, чего никто не мог ожидать. На деревянный помост временного причала согнали почти тысячу человек, и они все там стояли, пока не разрешили начинать заполнять баржи. Но как только последовала команда и тысячи ног одновременно пришли в движение, временные сооружения не выдержали, и весь длинный причал на подломившихся сваях ухнул в воду.
Почти тысяча человек оказалась в воде сразу. Но и это было не самым страшным. Баржи пришвартованные по обеим сторонам исчезнувшего причала, начали сближение, грозя невиданными тисками сдавить несчастных в кровавую массу. Никто не знает, чем бы кончилась эта трагедия, если бы не единицы сильных духом и разумом людей, что, спохватившись, стали разворачивать всплывшие выломанные сваи, упирая их в борта барж. С самих судов мгновенно полетели вниз канаты, спасательные круги. Совсем к воде спустили трап, который только чудом не подломился и не оторвался под массой одновременно лезущих на него. Люди карабкались на борта. Но большинство разумно решило вернуться на близкий берег.
Спустя некоторое время на берегу запылали костры, и сотни людей, обогреваясь, «танцевали» вокруг них. Сквозь шум и крики изредка слышались стоны сильно пострадавших во время падения и давки в воде. После произведения переклички конвой недосчитался сорока двух человек. Организованные поиски помогли отыскать тела не более тридцати. Все они были выловлены из воды и захоронены совсем недалеко от берега.
Наши герои, которые тоже оказались в числе этой несчастной тысячи, к своей радости отделались несколькими ушибами и насморком, мгновенно поразившим всех «купальщиков». Стоя возле пламени выше человеческого роста, Саня и Виктор только и могли, что материться на конвой и на начальство лагеря вкупе с организаторами эвакуации.
Но как бы то ни было, через четыре часа по наспех сколоченным хлипким мосткам один за другим люди стали заполнять баржи.
Когда Павленко и Савин поднялись на борт и расположились на палубе возле сохнущих бухт незадействованных швартовых концов, они с удивлением отметили полное отсутствие на барже конвоя.
– Все на фиг, – сказал Павленко, поднимаясь и оглядываясь. – Самолет летит в Турцию!
– Ты чего, бредишь? – спросил Саня, дергая Павленко за штанину, чтобы тот сел обратно. – Сейчас конвой поднимется на борт, и будет тебе и Турция, и сам, как самолет, летать научишься.
Недобро усмехаясь, Павленко сел обратно на нагретую палубу и сказал негромко:
– Ты как хочешь, а я при выгрузке сматываюсь. – Подумав, он добавил зло: – Больше я в их концлагеря ни ногой.
Пожав плечами, Александр сказал:
– Я все равно не понимаю, что ты взъелся. Могло быть и хуже. Мы без этого лагеря с голоду наверняка бы сдохли.
Виктор, не смотря на Саню, обозвал того и сказал:
– Ты слепой. Мы даже в городе, когда грузили железо для лагеря, видели, сколько хавки еще осталось в нем.
– Не… – сказал Саня. – Мародерствовать не по мне.
– По тебе как раз в загоне жить, – сказал Павленко, снова поднимаясь и разглядывая суету на берегу. – Ну и оставайся. Нам просто охрененно повезло, что в лагере не вспыхнула эпидемия или еще что… При такой скученности никто бы не вырвался, не заразившись. А в лагерь, что нас везут… он наверняка крупнее нашего… Кто его знает, что там будет.
– Ничего там такого не будет, – уверенно сказал Саня. – Там и лекарства, и медики получше наших коновалов.
Не комментируя слов Сани, Павленко сел снова на палубу и стал вглядываться в работающих полуголых матросов.
Александр оказался прав. Конвой поднялся на борт судна самым последним. Но конвоем его можно было назвать условно. Всего четыре человека при оружии и, кажется, безоружный офицер. И это на больше чем двести человек на одной барже.