Настя помнила, как отзывался обо всех альтернативных источниках энергии инженер из выживальщиков, которого так часто называли Кулибиным, что настоящую его фамилию она не вспомнила. Мол, дорогие игрушки с минимальным выходом энергии. Но эта ГЭС, как он говорил, была устроена много проще, извлекала даровую энергию из того самого ручья, в котором они полоскали белье.
Заднее сидение было завалено какими-то тюками, но Настя и так собиралась сесть вперед. Да как она могла сделать по-другому, если единственное, чего ей хотелось - это быть ближе к нему? С тех пор, как они встретились при обстоятельствах, сделавших бы честь фильму-катастрофе, они не расставались, даже когда ему приходилось уезжать.
Она часто думала, насколько же ей повезло встретить посреди мертвого Новосибирска именно его.
Машина начала набирать скорость, мельком взглянув на спидометр, она не поверила своим глазам: 140 км/ч.
Настя надеялась, что поездка с ветерком поможет ей отвлечься от мыслей. Вчера ее вызывали на беседу в администрацию, где мерзкая тетка, похожая на известную диссидентку, полчаса твердила ей про демографический долг.
Пока они только советовали. До тех пор, пока продовольственная проблема не была решена, никого не заставляли иметь детей. Но упорно ходили слухи, что через пару лет, если урожаи будет хорошими, это изменится.
"Имейте в виду, - сказала ей под конец беседы бывший специалист центра репродукции человека. - Общине нужны дети, а не романтические чувства".
Настя чувствовала себя так, будто ее изваляли в грязи, и даже не нашлась, что ответить.
- Ты чего грустная такая? - попытался отвлечь ее Антон. - Видала новенького? Приплыл вчера по речке, на берегу поймали. Один жил, одичал как Маугли, ёпрст. Ты чего? О чем задумалась, крошка?
- Ты не мог бы не ездить больше никуда?
- А что я буду делать? - усмехнулся он, гладя ее по голове. - Картошку полоть?
- Я волнуюсь за тебя. Помнишь тот раз... Думала, с ума сойду.
- Это было давно и не правда. Ты забыла, теперь я не в группе дальнего поиска. Мы извозчики, а не разведчики. Ездим по окрестностям, тут безопасно. Кстати, пристегнись. Права отбирать некому, но мне так спокойнее.
С ним было легко. Казалось, Антон ни к чему не относится слишком серьезно. К каждому случаю у него был готов анекдот или хохма. Он знал аккорды ко всем песням, которые можно исполнить на гитаре. А может, к некоторым не знал, а придумывал экспромтом. Еще он обожал давать всем прозвища, всегда меткие: Богданова за глаза называл Вандамовым.
И все же она чувствовала, что за этой маской легкомыслия ему тоже больно.
Настя думала о страшной несправедливости. Ведь они хотели этого больше других, мечтали с самого первого дня близости. Далеко не все молодые девушки думали так же. Многие воспринимали материнство в их почти средневековых условиях как обузу. А кто-то многое бы отдал, чтоб избавиться от нее. Но аборты не практиковались еще в Убежище, а после прихода в город были официально запрещены. Когда всех врачей можно пересчитать по пальцам, исполнение этого запрета легко контролировалось.
Она мечтала о ребенке, еще когда была ребенком сама, когда никаких ассоциаций с мужчинами это не вызывало. Как это сочеталось с готичностью? А никак. Значит, не было никакой готичности, только подростковая дурь.
"Это все из-за твоих вылазок...", - хотела сказать ему она, но как всегда сдержалась. Надо было винить не его, а их общую судьбу.
- Настя, - он угадал ее мысли. - Ты опять? Надежда есть, ты же знаешь.
Да, она знала, и это очень помогало. Она смогла бы жить дальше; в конце концов, оставалось и усыновление - сирот было много. Но тогда в ее жизни навсегда осталось бы чувство утраты.
Внедорожник летел по пустому шоссе, отмеряя последние километры до Города. За окном незаметно сменялись однообразные пейзажи предгорий, а она вспоминала тот зимний день. И взглянув на бесформенные тюки на заднем сиденье, вспомнила, как точно так же они ехали несколько месяцев назад, пролетевших как один день.
*****
Это было еще в феврале. Она вышла около пяти вечера, раньше никак не получилось освободиться от работы. Сначала были уроки, потом ее вместе с десятком других женщин поставили заниматься большой ревизией - всего, что им досталось: одежды, мебели, утвари. Иногда ей казалось, что майор подбирает им занятия нарочно, чтоб они не впадали в апатию. Другие в это время чистили снег с улиц и тротуаров, приводили в порядок коммунальное хозяйство и тянули провода.
К тому же дни еще оставались темными, а низкие температуры заставляли людей не бродить по улицам без необходимости.
Озираясь, она миновала главную площадь, где перед горсоветом стояли кособокие скульптуры из льда, огромная елка и горка. Может, это и пир во время чумы, но в Новый год она видела у людей на лицах настоящую радость. Правда, фейерверки могли оживить у многих в памяти нехорошее, поэтому их пускали немного.
Только в здании клуба горели огни. Там собралось человек пятьсот, и шла постановка - Шекспир. Самодеятельность старалась вовсю. До этого уже ставили Булгакова и Мольера. Им повезло, что в убежище с ними оказался неплохой театральный режиссер.
Еще за неделю до репетиций ей предлагали играть Офелию, но она отказалась. Ей никогда не нравился типаж Гамлета, да и Ромео тоже. Скорее уж весельчака Меркуцио.
По будним дням на большом экране крутили жизнеутверждающие фильмы. Все это поощрялось, лишь бы люди собирались вместе.
Это было еще до оттепелей, до страшных эпидемий гриппа, который занесли пришлые. Тогда, несмотря на все лекарства, переболел каждый второй, а пять человек умерли.
Кладбища в городе пока не было, и тела до окончания зимы сначала было решено сжигать в котельной. Но Отец Михаил воспротивился, сказал, что огненное погребение не по православным канонам. Под конец пригрозил снять с себя сан, и тогда майор сдался. До эпидемии умерли всего двое, поэтому верующим пошли навстречу. Земля еще не оттаяла, а старое кладбище приняло первых мертвецов новой эры, года первого после Катастрофы.
Уже у самой границы населенной зоны Настя наткнулась на патруль, но сразу спряталась за штабелем бревен, и лучи фонарей, а за ними и трое перебрасывающихся матерками мужиков прошли мимо. Не хватало еще попасться.
Низко надвинув капюшон пуховика и затянув потуже закрывавший лицо шарф, она вышла из укрытия и огляделась. Никто не помешал ей пересечь черту города. Никакой стены тогда не было в помине.
Когда это случилось, решение было принято мгновенно, и никакие аргументы против ее не волновали. Она не подумала, что Тогучин достаточно большой город, чтоб обойти его в одиночку в поисках двоих пропавших людей. И о том, что уцелевшие жители соседнего города опасны. Наверно, женщины и не должны поступать рационально.
