Ознакомительная версия.
«Бортач» дал увеличение. Если есть театр боевых действий, то есть и сцена, и от нас, сидящих на дне кратера Лимток, до нее насчитывалось двадцать шесть тысяч километров. Для мощной оптики «Быстрого» и всех других систем слежения – не расстояние.
Вот они!
Похожие на чуть приплюснутые капли ртути файтеры чужих. Точь-в-точь, как те, что атаковали базу на Тритоне.
– Тридцать восемь штук, – сообщил Лянь Вэй то, что я и сам видел.
– До хрена, – согласился я, чувствуя, как подскакивает невольно пульс – естественная реакция любого пилота при виде атакующего противника. Пусть даже атакуют и не тебя. Пока не тебя.
И тут третий чужак, в чьей принадлежности я все еще не был уверен, сделал ответный ход. Одиннадцать машин вырвались из его чрева навстречу врагу. «Будто из двери бани вышвырнули тазики», – пришло мне на ум не совсем уместное сравнение, но уж больно они и впрямь напоминали перевернутые тазики. Или полузабытые древние солдатские шлемы. В голову тут же полезли какие-то ландскнехты, а вслед за ними и сам «рыцарь печального образа» – Дон Кихот, носивший, как известно, вместо шлема тазик для бритья… Но тут, обрывая цепь ассоциаций, звездную тьму обзорного экрана прочертили лучи боевых лазеров, и с моих губ невольно сорвалось извечное русское:
– …твою мать!
– Ага, – сказал Лянь Вэй. – Я же говорил, что будет драка…
Драка и впрямь случилась.
Да такая, что мы с напарником глаз не могли оторвать. Во всех смыслах не могли. Потому что обязаны были следить за боем по долгу службы и потому, что зрелище было захватывающим, – сами мы, как пилоты «Бумерангов», мысленно находились сейчас там, в гуще космического боя, выжимая максимум из двигателей и гравигенераторов Нефедова, совершая маневры уклонения, прикрывая товарища, разя врага изо всех видов оружия. Так бывалые боксеры, следящие за поединком, в мыслях наносят удары, совершают нырки и уходы, и у них сокращаются те же мышцы, которые вовсю работают у бойцов на ринге.
Мельком я бросил взгляд на Лянь Вэя и впервые увидел, что мой друг утратил свою знаменитую внешнюю невозмутимость. Раскосые глаза превратились в две узкие щели, из которых, казалось, вот-вот сверкнут самые натуральные молнии, губы сжались, на широких скулах играли желваки.
Черт возьми, я его понимал! Как-то сразу наши симпатии оказались на стороне «тазиков». Понятно, отчего. Одиннадцать против тридцати восьми! Силы явно неравны, а нормальный мужчина всегда примет сторону слабого. К тому же за каплевидными файтерами после нападения на Тритон закрепилась отнюдь не мирная репутация, и ничего хорошего от них мы не ждали. А дальнейшее развитие событий показало, что интуиция нас не подвела…
Эта простая и очевидная мысль пришла мне в голову, когда бой уже шел вовсю, я пожалел, что не сообразил раньше, но лучше позже, чем никогда.
Связь!
Если они используют радио…
– Слушай, Грей, – сказал Лянь Вэй, словно заглянув мне в голову. – Они же должны как-то координировать свои действия…
Но я уже давал задание «бортачу», который немедленно принялся шарить по всем частотам.
Мы напряженно ждали.
Шорох, тишина, треск…
Вы знали, что небесные тела звучат? И каждое по-своему.
Ритмичный и в то же время монотонный гул Солнца…
А вот Меркурий – вьюга в степи.
Венера – пробный аккорд далекого оркестра, который все никак не решится начать увертюру.
Ровный гудок Земли. Будто снял телефонную трубку и понял, что не знаешь, кому звонить. Так и стоишь в растерянности, слушая уверенное в себе Ничто, за которым на самом деле скрываются миллионы и миллионы голосов.
Марс – эхо великанских шагов в опустевшем бальном зале. Распахивается окно, впуская в зал ветер и звездный свет…
И вдруг звенящий женский голос:
– Gib mir Deckung, attackieren!
И сразу вслед за ним мужские:
– Kehrtwende!
– Hans, der Rücken!
– Verdammt, ich brenne!
– Nehmt das, Bastard!
– Hans, geh weg! Geh weg, Hans![10]
Голоса, полные ярости, боли, надежды, тревоги и напряжения боя.
Я в достаточной мере знал немецкий, чтобы понять, о чем они кричат. Знал этот язык и Лянь Вэй. Может, чуть похуже меня, но это неважно. А важно лишь то, что в двадцати шести тысячах километров от нас какие-то люди, военные пилоты, говорящие по-немецки, вели бой с чужими. Бой отчаянный и, скорее всего, безнадежный.
– Немцы? – Лянь Вэй был явно ошеломлен не меньше моего, хотя виду, по своему обыкновению, старался не показывать. – Откуда здесь немцы да еще на такой технике? Ты что-нибудь понимаешь?
Это был явно риторический вопрос, я понимал не больше Лянь Вэя. Германия в составе Союза европейских государств входила в СКН – Союз Космических Наций (USN – Space Alliance of Nations), но сама по себе освоением космоса активно не занималась. Зачем? Уж больно хлопотное и дорогое это дело, не каждой стране выгодно и по плечу. Гораздо проще скооперироваться… Тьфу, да о чем я вообще?! У нас на всю Землю один-единственный боевой корабль – крейсер «Неустрашимый»! Да и тот – прототип, который строили и оснащали всем миром. А тут машина явно посильнее нашего корыта по всем позициям. Даже если представить, что они появились здесь не с помощью совершенно фантастической Нуль-транспортировки, а просто сумели так подкрасться, что мы – мы, разведчики! – их не заметили, это впечатляет. Чертовски впечатляет, я бы сказал. А то, что экипаж этого Wunderwaffen – чудо-оружия – говорит исключительно по-немецки… Мне даже эпитет трудно подобрать, чтобы охарактеризовать свои ощущения по данному поводу. Вставляет? Да, пожалуй. Не хуже стакана знаменитого пойла дяди Коли.
Кстати, о стакане.
– Без поллитры здесь не разобраться, как говорили мои мудрые русские предки, – сказал я. – По-моему, самое время дерябнуть по глотку. А то мне все время кажется, что я сплю. Этого, вообще-то, не может быть, понимаешь?
– А то, – ухмыльнулся Лянь Вэй. – Понимаю и всецело поддерживаю.
И быстро уплыл в душевую.
Самогонка дяди Коли ясности в ситуацию, понятное дело, не внесла. Хотя слегка прочистила мозги и привела в порядок растопыренные чувства. Что ж, и на том спасибо. Видит бог – мы в этом нуждались весьма. В некотором упорядочивании чувств, я имею в виду (прочистку мозгов можно не считать). Потому что видеть, как на твоих глазах в бою с неведомыми чужаками гибнут люди, – это, доложу я вам, умиротворения не прибавляет. Даже тем, кто уже видел смерть и убивал сам.
А немцы гибли. Один за другим.
Да, чужие дорого платили за каждую победу. Но их было больше, намного больше, и они могли себе позволить эту цену.
Хуже всего, что вмешаться мы не могли никак. Сидеть тихо и не высовываться. А потом быстро передать информацию и смываться. Этот приказ был не просто приказом, который, как известно, закон для подчиненного. Особенно в условиях военного времени. Мы, ко всему прочему, хорошо осознавали его необходимость. Выйди мы сейчас в эфир и свяжись с этими отчаянными немцами, нас бы тут же засекли чужие. И что тогда? То есть понятно, могли и не засечь, но полагаться в данном случае на русское «авось» было бы верхом дурости. Дураками же считать мы себя никак не хотели. Если пилот «Бумеранга», а тем паче разведчик, дурак – нечего ему делать в космофлоте. Пусть возвращается на Землю какие-нибудь овощи-фрукты возить. Не в обиду работягам-летунам будет сказано.
Ознакомительная версия.
