С утра — хотя какое тут утро, так, по часам только и знаешь, что оно наступило, — комбинат-мастер пришел к ним и долго толковал о чем-то с Зией и Саввой. Пацанов, конечно, не пригласили, и Ромка-джи, надувшись, перестал ковырять ложкой комбинатовское рацион-желе и поплелся в санпропускник — мыться. Здесь с этим строго: работаешь ты здесь или просто так шляешься, как они вчетвером, но раз в сутки вымыться просто обязан.
Смешно было, когда к вечеру первого дня Егору, подсевшему к столу, один из мужиков замечание сделал. Мол, какого черта ты приперся к столу, не помывшись. Ну ладно, комбинезон твой сам себя чистит, а ты-то, пацан, чего здесь грязь свою трясешь там, где люди ужинают? Егор было возмутился, но Савва его сразу осадил. Да и, честно говоря, мужик-то прав был, просто сознаваться в этом по гордости характера не хотелось. Пришлось Егору бежать в санпропускник и злобно намыливаться, прекрасно понимая, что пока он тут чистится и скоблится, самое вкусное со стола уже исчезнет…
Егор торопливо, в два присеста, проглотил свой завтрак — рацион-желе, кстати, у них очень вкусное — и дернул Зию за рукав:
— Нам сегодня точно не надо с вами?
— До обеда — точно. А там видно будет. Иди-ка и ты ополоснись.
— Вчера же… перед ужином!
— Здесь мыться никогда не рано и всегда недостаточно, — проворчал вдруг комбинат-мастер. — Чаще плещешься — дольше живешь. Иди, чего здесь зря уши развешивать…
В санпропускнике торчало несколько небритых личностей. Двое плескались в душе в «грязном отделении». Со смены, значит, приплелись, работяги. В «чистом отделении» один тощий, по пояс голый, волосатый мужичок пытался торопливо соскоблить с лица жгуче-черную щетину, кривляясь и приплясывая перед зеркалом. Ниже пояса юбкой болтался серый комбинезон, раскрашенный широкими черными вертикальными полосами.
«И что выламывается, на месте не стоит? — хмуро подумал Егор. — В сортир, что ли, приспичило?» Он так и не выспался… и теперь голова была чумной, как будто вместо мозгов в нее был насыпан горячий слежавшийся песок.
Егор сидел на лавке, поставив калаш между колен, и исподлобья глядел на бреющегося торопыгу. «Господь-Аллах, долго еще Ромка-джи будет там возиться? — думал он. — Решил весь кусок мыла извести?»
Мыло было особенным: зеленое и пахнущее илом, оно щипало кожу… а если уж попало в глаза — только держись! Зато комбинат-мастер сказал, что оно хорошо чистит кожу и даже, мол, выводит из ее пор забившуюся туда пыль с атом-радиацией… во что Егор не поверил сразу и бесповоротно. Чистит оно, как же… дождешься! То-то окрест дурная слава идет про комбинатовских. Мама-Галя ему говорила, что у них и дети-уроды рождаются… правда, и сами-то они далеко не красавцы, чего там… Так что откуда у таких тощеногих здоровые дети родятся?
Егор вдруг представил свою свадьбу. Все как тогда, когда женился Ахмат… только вместо смущенного и улыбающегося щербатым ртом Ахмата и удивительно спокойной невесты Алии он увидел себя и сияющую от счастья Маринку. И одежда у него новая, и Мама-Галя слезу утирает… и мулла-батюшка дарит им от имени прихожан пару верблюдов и десять овец, и одеяла… и калаш становится его, Егора, личным… именным.
А что? Почему бы нет? Маринку он давно любит. Мама-Галя сама их с Ромкой-джи «женихами» с детства зовет. Говорит, что, мол, Маринке здорово повезло, спасибо Господу-Аллаху — целых двое женихов, по возрасту подходящих…
А как она на дядько Сашу вызверилась, когда тот свататься притащился? Жуть! Мол, единственную дочку не отдаст… и если ты, дядько Саша, не выметешься отсюда, считай, что жениться более ни на ком не сможешь.
— Ну, шайтан-огонь… — уныло промямлил тогда дядько Саша и поплелся свататься к развеселой Райке-джан.
Райка-джан, тетка хорошая… только на мужей ей не везет. И двойню у нее карачи забрали… но это давно было, когда она еще до Города не добралась. Муж тогда сгинул где-то в песках. Мама-Галя с соседками судачила, что мужик просто бросил ее вместе с двойней и — привет, любовь моя, иди на все четыре стороны…
Несмотря на жизненные трагедии, была Райка-джан веселой, разбитной и похотливой. И к мулле-батюшке подъезжала было, и Ромку-джи однажды притиснула в каком-то закутке так, что бедняга прискакал к Егору весь красный и потный… долго открывал рот — хотел рассказать, а потом разревелся…
Егор хмыкнул, тряхнул головой и расправил затекшую спину. Разревешься тут… Райка-джан, в принципе, тетка не старая и довольно симпатичная… и тату у нее на щеках красивое! Только не хватает у нее в голове какой-то маленькой деталюшечки. Временами несет непонятно что… песни поет…
Староста Володя было заикнулся, что ее карачи испортили, а мулла-батюшка ка-а-ак цыкнет на него… тот и заткнулся сразу. «Ничего, — гремит мулла-батюшка, — демонского в этой женщине нет!» Мол, немного тронулась по причине несчастной жизни и пылкости организма… и закройте свои рты, засранцы болтливые.
Говорили, что мужа ее позже под Куяшом нашли. Он из древневеров был… крестоносец… вот его на кресте и распяли. На самом солнцепеке. Комбинезон сняли… а без него на жаре больше суток не вытянешь…
«Да что за шайтан! Долго там еще этот чистюля плескаться будет?! Рад, что до душевой дорвался, или грусть-тоску в капризах пережевывает, карачи-сын?» — ругался Егор.
— Ромка-джи!
Ткнув друга во влажный бок и сделав ему страшные глаза, Егор зашел в душевую. Ромка-джи положил свой калаш на колени и уселся, не надевая комбинезона, на скамейку.
Егор аккуратно прикрыл за собой дверь и прислонился лбом к стене, закрыв глаза. Ромка-джи оставил тоненькую струйку мутноватой воды, со звонким плеском стекающую в глубокое корытце. Он уже понял, что Егор никак не может избавиться от привычки экономить… и предпочитает поплескаться в корытце, чем под душем. Комбинат-мастер хвастал им, что водоносный слой у них независим от иртяшского, которым Город живет, много глубже его и по расчетам, мол, способен нормально выдержать потребление не менее пятисот человек в течение десятков и десятков лет. Но… себя не переделаешь. Егору всегда было жалко расходовать воду попусту…
От стены пахло влагой и илом, и она приятно холодила пылающий лоб. Шайтан побери, заболел, что ли? Вот уж не было печали… совсем не вовремя…
За дверью послышался приглушенный крик. Егор открыл глаза… что за чушь? Ромка-джи?!
Он присел на корточки — если целятся, то целятся в проем двери как раз на уровне груди, спасибо мулле-батюшке за обучение. Снял калаш с предохранителя, рывком распахнув дверь, перекатился вправо… успев мгновенно понять все…
Двое голых мужиков — у одного по груди стекало зеленое мыло — выкручивали руки корчащемуся на полу Ромке-джи, пытаясь вырвать калаш. Лицо Ромки-джи было окровавлено. Худосочный «недобритый» зажимал ему одной рукой рот, а второй споро и страшно бил Ромку-джи в живот. Неподалеку валялась бритва.
