двигателе собирались.
Обслуживание генераторов происходило в автоматическом режиме. Если это и были роботы, то какие-то совсем мелкие, даже скорее напоминающие станки, совершающие однотипные действия. Что, собственно, роботами и являлось. Они были объединены сетью толстых кабелей, которые никто не удосуживался убрать. Вообще было похоже, что дальше небольшой этакой сцены, на которой я стоял, люди и не заходили. Там внизу царил такой кавардак из станков, механизмов и неведомых мне процессов, что страшно было подумать, сколько бы людей потребовалось на обслуживание подобного объекта.
А ещё здесь была очень странная штука.
Сферическая штука неестественного размера висела над этими генераторами и, казалось, высасывала из них вырабатываемую энергию через подключённые коммуникации. Сфера была сделана из некоего мембранного материала, напоминающего человеческую кожу, но была ровной, без швов, и потому ужасная мысль оставила меня также быстро, как и пришла. Скорее всего резина, или что-то такое. Причём внутри сфера была заполнена жидкостью, потому как время от времени по её поверхности пробегали едва видные волны и пульсации.
Сфера держалась на установке таким образом, словно из гигантского крана пыталась выпасть гигантская капля, но физика не позволяла ей этого сделать. В таком положении всё это и застыло. А вот сама установка была немного даже устрашающая. И я даже понял почему, но вдруг меня что-то отвлекло.
Мне казалось, что я был близок к разгадке, которую разгадывать совсем не хотел.
Но и прямо в данный момент появилось дело, с которым следовало разобраться здесь и сейчас.
Я обернулся и никого не увидел. Конечно! И не должен был.
Существо, которое проследовало за мной сюда обладало защитным механизмом, которым и пользовалось, как умело. И несмотря на то, что часть лица монстра была опалена, это была настолько незначительная деталь, что всегда терялась в ряби прочих деталей или просто в темноте.
Но сейчас невидимка был здесь.
Я не видел, где он находился, но я стоял безоружный на открытом пространстве и был уязвимее, чем когда-либо. При этом я видел, что невидимке выдавалась масса возможностей прикончить меня и вообще всех вокруг, но отчего-то он этого не делал. Как учёному мне было интересно узнать причину. Страшно. Но интересно!
— Я знаю, что ты здесь, — спокойно сказал я, сделав несколько шагов в сторону.
Дело в том, что при движении можно было легче заметить выбивающиеся из общей белиберды детали, коими являлись клык невидимки и его глаз. Но пока я не мог заметить этого.
— Я не знаю, чего ты хочешь, — продолжил я, сменив вектор шага, — но, раз ты не убил меня до всего этого, ты чего-то ждал.
Я слышал некоторые звуки, которые выдавали монстра. Он был неподалёку, но я не мог оценить, нависал он надо мной, прятался за одной из установок или и вовсе стоял прямо передо мной. Это был поистине сильный и страшный монстр, и не следовало думать, что я был умнее или хитрее его.
— Но чего же? — спросил я, — вот я! Я перед тобой! Ты можешь убить меня, как мог убить и до этого. Если тебе что-то мешало — давай разберёмся с этим здесь и сейчас. Обещаю, никто тебе ни в чём не помешает.
Я осознавал такую вещь. Монстр вполне мог не понимать человеческую речь. Точно также и собаки — совершенно не понимают, о чем мы им рассказываем. Конечно, до той поры, пока не прикрикнем в приказном тоне «сидеть!». Однако, животные хорошо различают эмоции. Да, у них есть сложности с чувствами, но они прекрасно могут понимать тон, а, значит, и настроение существа, которое не просто не разговаривает с ними на одном языке, а вообще другого вида. И таким образом кошки оказываются на коленях своих хозяев — это происходит потому, что её устраивает реакция хозяина, а не потому, что от него исходит тон угроз или прочий негатив.
Но я имел дело с существом, которое, возможно, знало и что такое чувства. И, если это было так, то всё, конечно, было куда сложнее, чем с собакой.
— Может, дело в том, что я убил твоего сородича? — предположил я.
Когда я произнёс эти слова, в нескольких метрах от меня проявился монстр. Он неподвижно стоял, свесив свои длинные руки у своих длинных ног. Его вытянутая голова устрашала также, как это было всегда. Невидимки были уродливыми и страшными для человека существами. С клыками и глазами, так напоминающими человеческими.
Невидимка смотрел на меня, как мне казалось, с ненавистью. При этом я отдавал себе отчёт, что я не мог разбираться во взглядах монстров, отличать по выражению глаз ненависть или обожание. Я видел лишь то, что привык видеть мой мозг. А привык ли человеческий мозг видеть взгляд невидимки? Конечно же нет. Поэтому я смотрел на монстра. И я не знал, на что я смотрю.
И я не знал, понимал ли он то, что я говорю. Но всё равно продолжил. Мягким ровным тембром. Не пугающим. Дружелюбным. Смелым и уверенным.
Если бы тон был просящим или молящим, я думаю, можно было бы предсказать реакцию и без помощи учёных.
Однако, он проявился, когда я заговорил об убийстве невидимки перед тем, как попал в ад. Следовало продолжить.
— Может, это был твой отец? — Если он понимал меня, то мне хотелось знать степень его реакций.
Однако слова эти были восприняты также, как и прочие мои. Видимо, всё же, я переоценивал понимание человеческой речи. Это одновременно радовало, но и осложняло дело.
— Ты видел, — позволил себе задумчивость я, — я и сам отец.
Я указал куда-то в сторону. На самом деле уже сейчас я не понимал, в какую сторону удаляется Мирта. Но и невидимка не придал этому жесту никакого значения.
— Возможно, ты просто понимаешь меня так, как никто другой, — сказал я, всё также расхаживая взад-вперёд на одном и том же расстоянии от монстра.
Невидимка при этом произвёл звук, который я до этого не слышал. Раньше то, что доносилось от невидимок — это клёкот и рокот. Что-то неприятное, от чего бросало в дрожь. Но в этот раз он издал писк, хотя этот звук не был противным, а, скорее, он как будто расплылся между нами и стал приятной умиротворяющей гладью. Я даже замедлил шаг. Что это означало?
— Я очень люблю свою дочь, — здесь я позволил себе говорить то, что думаю.
Потом я понял, что говорил прямо и так всё это время. Возможно, оттого что монстр меня не понимал. А, возможно, потому что разговаривал сам с
