Круз переговорил с парнями осторожно, с каждым по отдельности, выспрашивая ненароком, намекая. Узнав, что выводить людей парни решили сами, предложил спасти остальных. Да, возвращайтесь. Объявите — мы принимаем всех. Накормим, устроим, поселим. А вы, если вернетесь и приведете, станете начальниками над всеми. Если боитесь — можете не идти. Рабочих рук нам не хватает. А начальство всегда найдется.
Парни согласились, оделись в новое, вооружились до зубов — Круз не поскупился — и отправились в город. Одного патрули выловили через три дня — обожженного, скулящего, с раздробленными ошметками предплечья. А второй вернулся через неделю во главе взвода головорезов и сообщил угрюмо:
— Господин командир, баб с детьми мы не нашли. Нету их больше, баб наших. Но мы ваших принесли, которых в лесу постреляли. Их кого поели, а кого не совсем… это ж дикие были, они мясо хранить не умеют.
Круз встал на колени перед мешком с черепами, клоками гниющего мяса, обломками костей, расплющенных, чтобы высосать мозг. Посмотрел на вываленный рядом ворох одежды, сопрелой, окровавленной. На пояса и пряжки, на кабар в ножнах — тот самый, подаренный еще в Апатитах. Сказал глухо:
— Соберите все. Я возвращаюсь.
— Андрей Петрович, а как с этими, московскими? — спросил Ринат растерянно. — Как нам, с городом-то?
— Как хочешь, — ответил Круз. — У меня другие дела в этой жизни.
Снова схватило Круза уже в поезде. Теперь уже всерьез. Зашарил по стене, зашептал посинелыми губами:
— Люся, Люся…
Врачишка, приставленная Аделиной, ойкнула, закопалась в сумке, бренча пузырьками.
— Жестяная трубочка… зелененькая, — прошептал Круз. — Две вытряхни, две…
— Да, да, вот, Андрей Петрович, под язык, под язык, и лягте, вот, подушечка, — засуетилась Люся.
Затем реактивно покраснела, залилась от ушей вниз и вверх и сказала чуть слышно:
— Ой.
— Чего — ой? — осведомился Круз, дыша тяжело.
— Вы, Андрей Петрович… я, конечно, рада, но вам же нельзя, с сердцем, вы же умрете, вы…
— Что я? — спросил Круз недоуменно, отпустив ее талию. — Подняться помоги. Сесть хочу.
— Конечно, сесть, — пролепетала Люся, пунцовея.
— И как тебя, такую дуру, Аделина снарядила ко мне? — проворчал Круз, устраиваясь. — Ты что, не рожала еще? Тебе сколько лет?
— Двадцать… но меня учиться послали, говорят, выучись, потом рожай, а то не выучишься…
— Ты что, с мужиком еще не была?
— Не…
— Куда только Аделина смотрит! — проворчал Круз.
А сам подумал, что супруга по обычаю смотрит изрядно вбок и за спину. Ведь давно уже своих учит тайком, чтоб и Даново дело, вакцину, в руки взять. Семейные дела семейными, а политика — политикой. Чем дальше, тем хуже. А целку нарочно приставила. Не верит, ревнует. С рожавшей перепихнуться — на раз-два, у них только чадо новое на уме. А нетронутыми совет распоряжается, решает, когда подол подставлять, а когда держать. Котласские девы неприступней Эвереста.
Куда смотрит Аделина, подробно объяснила она сама, встретив Круза на перроне и самолично отвезя в Инту. Объяснение не прерывалось минут сорок. Круз благодушно дремал, глядя на серое небо, и думал про вологодскую весну. Когда Аделина наконец выдохлась, сообщил:
— Я ж все равно скоро откинусь. Годы и вагон дерьма за плечами. Мне сейчас осталось дела земные доделать да позаботиться, чтоб они после меня не зачахли.
— Андрей Петрович! — возопила Аделина.
— Думаешь, я способен сидеть на лавочке, детишек нянчить? Такой я ни тебе не нужен, ни себе. Адя, у меня есть ты. И дети. И люди наши все сильней. А сейчас я вернулся с прибытком, и каким.
Аделина раскрыла рот, готовясь возмущенно завыть, но передумала.
— Так-то оно так, если вправду. Не поймет вас народ слабым, Андрей Петрович. Не уважит, — заметила сухо. — Ваша правда. Только скажите мне, тугодумной: вы кого заместо себя собрались оставить, раз любимец ваш погиб?
— Последыша твое бабье все равно бы не приняло — как и ты сама. Одно дело — подчиняться мне, старику. Совсем другое — сорвиголове двадцати лет.
— Умен ты, Андрей Петрович, — Аделина скривилась, глянула насмешливо. — Я тебе больше скажу: нет тебе замены, и невозможно. Ты б на себя глянул: так приказывать привык, что и не замечаешь. Думать не думаешь, что тебя можно не послушаться. И народ-то заражается уверенностью твоей, делает, сам не понимая, отчего послушался. Ты, Андрей Петрович, и вправду хозяин. Мы все — детишки тебе. А теперь представь: кто тебя, князя нашего, заменит?
— Я предупрежу — мой малый совет будет тебя слушать, — сказал Круз устало. — Больше хозяина не нужно. Пусть власть берет женсовет. Вы его хорошо придумали, надежно.
Аделина подошла, обняла мягкими руками. Оперлась щекой о плечо.
— Вы куда сейчас, Андрей Петрович?
— На запад. К Терскому берегу, Кандалакше, Апатитам. Отвезу Последыша. Проведаю своих.
— Вернешься?
— Если жив буду.
— Едь уж… но выжди неделю. Отдохни. А то ведь не вернешься. Покушай, соберись. Предупредишь кого надо. Людей подберешь. На поезде давай — и быстрей, и нам польза, пути проверить да разведать.
Вечером Круз велел принести гроб и мешки. Развернул клеенку, высыпал кости, морщась от вони. Перебирал, гладил черепа. Наконец выбрал. Уместил в гроб, положил кабар и автомат с рожком патронов. Немного, но на последнюю дорогу хватит. Да и не любил Последыш стрелять. Для него победа не победа была, если не лицом к лицу, кровью к железу. Гроб приказал заколотить, прочие кости — похоронить у изножья Данова кургана.
Двинулись через неделю изрядной силой — две настоящие бронеплощадки, одна с танком. Круз хотел меньше — ни к чему, на севере нет больше никого. Да и договорились по коротковолновику: люди из Апатитов вышлют навстречу, подождут в Маленьге. Но Аделина встала твердо — не хочешь своих, я бабью силу отправлю, из охраны.
В Маленьгу прибыли без проблем, хотя получилось небыстро. От Коноши еле ползли, проверяли путь, дважды пришлось ремонтировать полотно и менять рельсы под нудным промозглым дождем. Лето затерялось, застряло где-то среди леса, вернувшегося в старую Европу. И на крошеный бетон перрона Маленьга выбрались под дождем, неизбывной серой моросью, мертвящим потом ожирелого, засаленного неба. Капли дрожали на склизких ветвях.
Круз подошел к человеку, одиноко ждавшему у вокзала, обнял.
— Здорово, старшой, — сказал След.
— И ты здоров будь, След. Или как тебя теперь?
— Никанор.
— Поздравляю, волк Никанор. Кто родился-то: мальчик, девочка?
— Дочка, — ответил Никанор хмуро. — Как вы там? Я слыхал: Последыша привезли?
