Значительное пространство, отделявшее его от леса, оказалось куда больше. Хотя предыдущий лес, казалось бы, демонстрировал крайнюю степень гигантизма. И вот наглядный пример относительности.
И это пространство по всему окоему окружено непонятными деревьями, поначалу показавшимися первобытными древовидными хвощами и плаунами. Но теперь — расстояние не позволяло рассмотреть в точности — они больше напоминали хвойные, но только «ненормально хвойные».
Этакие чешуйчатые и весьма вытянутые по вертикали лиственницы с зелеными помидорами вместо шишек. Но в невероятном каком-то масштабе! Таком, что оторопь берет.
Он прикинул, что по горизонтальной ветке можно было бы маршировать в колонну по четыре, а «в помидоре» оборудовать однокомнатную квартирку, прорезать окошки и жить.
Может, кстати, и живут?
Но интуиция подсказывала, что никто здесь не живет. Величественный, как мемориал, чуждый чему бы то ни было человеческому, продуваемый гулким, холодными струями несущимся ветром, этот жуткий лес никому не подходил для жизни.
Нет, не по-людски тут.
Войдя под его своды, Сашка только уверился в этом. Он поминутно задирал голову. Зеленые с темными пятнами громадные шары таинственных плодов висели как гири. Деревья отвечали рокочущими голосами и покачиванием ветвей на удары ветра.
Да как же такие небоскребы земля-то держит? Это какая должна быть корневая система? Прочность древесины какая? Немыслимо.
— Вот, блин! — внезапно и предательски прорезавшимся голосом сказал Воронков.
— ИН! ИН! ИН! ИН! ИН! — немедленно отозвалось какое-то истерическое кислотное эхо.
И с воем и грохотом упал метрах в двадцати исполинский помидор, так что земля содрогнулась и осколки взорвавшегося плода просвистели над головой и тяжело с хрустом упали где-то далеко позади, с деревянным стуком ударились о стволы.
Джой лег, прыгнул, шарахнулся…
Как же неуютно было и ему в этом чудесном новом мире.
Сашка поднял один из осколков, встреченных на пути, — толстый и тяжелый кусок скорлупы. Очень тяжелый, будто сделанный из стали.
— Орешки, значит, — пробормотал он, — ну, ладно… Только уж, пожалуйста, без белок с бурундучками!
Ветви деревьев начинались приблизительно на одной высоте. Где-то на уровне пятиэтажного дома. Что бы это могло означать? Такое Сашка видел однажды в заливных лугах. Там ветви деревьев тоже начинались на одном горизонте, так, словно были выровнены по уровню вне зависимости от рельефа местности. Была ли какая-то связь? Верна ли аналогия? Откуда здесь такой эффект?
Его охватило какое-то отупение. Отупение и острое болезненное ощущение ирреальности всего, что с ним происходило и происходит последнее время. В таком состоянии люди начинают метаться и кричать: «За что мне, Господи?!» Или делать другие бессмысленные вещи, которые не приносят облегчения, но стимулируют приступы острой жалости к себе, припадки паники и депрессию.
Ничего подобного Воронков не делал. Просто тупо и размеренно шагал через лес. Оглядываясь на Джоя, который то и дело отставал, отвлекаясь на незнакомые запахи.
— За мной, Джой! — окрикивал он собаку, чего не требовалось.
Джой и так не собирался больше терять хозяина из виду.
Джой по-своему переживал за него. Еще бы! Места, где они гуляли, были ОЧЕНЬ ПЛОХИМИ МЕСТАМИ. И по собственной воле пес никогда в такие места не пошел бы. Ни один пес не пошел бы в такие места сам и не всякий пошел бы даже по приказу хозяина.
Кроме того, что эти места были ОЧЕНЬ ПЛОХИМИ МЕСТАМИ сами по себе, у них была еще одна плохая черта: здесь не было ни дома, где жил Джой с хозяином, ни пути домой.
Люди опрометчиво полагают, что это кошки привыкают к месту, а не к хозяину. Что именно кошки умеют находить дорогу домой, куда бы их ни завезли. А собаки привыкают именно к хозяину и для них дом там, где хозяин. Это не совсем верно. Кошка тоже может потеряться, как собака. А собака, лишь когда она вынуждена выбирать между домом и хозяином — делает выбор в пользу последнего.
Потому как если жизнь кошки связана с ее охотничьей территорией, куда она всеми силами стремится вернуться, то жизнь собаки целиком и полностью связана с хозяином — вожаком их маленькой стаи. Ведь такая жизнь, если честно, куда интереснее, чем охота на мышей и гуляние по крышам в рамках довольно скромной территории. Но это в том случае, если на вас не нападают монстры и вы не совершаете меланхолическую прогулку по местам, откуда НЕТ ДОРОГИ ДОМОЙ.
К счастью, хозяин вспомнил о мясе, поел сам и поделился. Это было хорошо. А плохо было попутно то, что на этом всякая еда кончилась. Джой, сколько ни внюхивался, слышал лишь тающий отголосок этого испорченного дымом мяса.
Решив с горя на ходу перекусить, Воронков даже и не заметил, как неаппетитный и на первый взгляд приличный кусок мяса неожиданно съелся. Так или иначе, но сил он не придал, по крайней мере по ощущениям. И порадовал, похоже, только Джоя. Ну, и то хорошо.
Унылые сумерки призрачного леса не менялись. Вот только впереди и чуть по левую руку, знать бы в какой стороне света, обозначился несколько больший просвет, чем обычно.
Любое изменение реальности было отрадно среди этого подавляющего уныния, и Воронков взял левее.
Через некоторое время в просвете начали читаться контуры какого-то непонятного высокого сооружения.
Воронков тревожно вглядывался в этот некий сумрачный темный массив, маячивший позади деревьев, и ожидал от него самого плохого, что только можно себе вообразить: признаков иной жизни.
Сооружение было, и это естественно в таком лесу, деревянным и на первый взгляд — неладно скроенным, но крепко сшитым… Причем насколько крепко сшитым, настолько же и неладно скроенным.
Оно напоминало несколько рыночных каруселей, поставленных одна на другую. Только вместо лошадок и утят по ярусам были расставлены предметы, в которых угадывалась мебель. Или многоэтажную вазочку для фруктов или конфет.
Основой его — центральной осью — служил особенно титанический, монументальный ствол одного из местных деревьев, стоявшего на неясного происхождения, естественном или искусственном островке посреди небольшого пруда.
Хотя куда уж, казалось бы, монументальней?
Вернее всего, островок был как раз естественной невысокой возвышенностью, а вот пруд или ров вокруг был отрыт специально и заполнился грунтовыми водами. С внешним миром островок соединялся единственным дощатым мостиком.
Пять ярусов-этажей, нависавших громадами, были, помимо центрального ствола, поддерживаемы массивными бревнами-подпорками и соединены лестницами.
