— Пошли. Но учти — я хоть и стар, но пока не разучился подмешивать кислоту в черное облако.
— Учту, — кивнул я, вспомнив судьбу караульного, в которого Ург плюнул своим облаком.
Внутри склада царил полумрак, едва разгоняемый несколькими лампочками, тускло светящими под потолком. Хотя рассматривать особо было и нечего.
В жуткой тесноте складского помещения колыхалась живая масса. Не всем хватило места на полу, и многие осмы жались вдоль стен — прислониться все-таки лучше, чем просто стоять. Но старик коротко рыкнул — и мутанты тут же расступились, образовав узенький коридор.
Я шел между ними, ловя лютые, полные злобы взгляды желтых глаз. От осмов несло одуряющей вонью несвежего мускуса, дерьма и мочи — нужду они были вынуждены справлять под себя. Но это сейчас не главное, будем живы — переживем. Главное, что на многих осмах были надеты пояса с заткнутыми за них динамитными шашками. Также на многих поясах я заметил подсумки, набитые гранатами. Если все это рванет и сдетонирует… да нет, пожалуй, ничего особенного не случится. Я, конечно, не сапер, но по прикидкам вряд ли противопехотные «эфки» смогут нанести серьезный ущерб толстенным бетонным сводам подземного города. Наверняка строители предусмотрели всевозможные нестандартные ситуации и строили гигантский комплекс с солидным запасом избыточной прочности, почему он и простоял столько времени. Другое дело, что бетонный забор от такого взрыва однозначно сложится как картонный, и от нашего воинства останутся рожки, ножки и немного паленой шерсти. Про себя я уж молчу, ибо до взрыва могу и не дожить, задохнувшись в местных ароматах.
Тем временем старик подвел меня к большой куче тряпья, на которой лежали шестеро раненых. После боя зрелище всегда жуткое и безысходное, к которому, увы, на войне привыкаешь достаточно быстро.
Крайний осм был изуродован страшнее всех. Левая рука оторвана, из-под бинтов виднеются участки тела, обожженные до черноты. Не знаю, как у этого вида с регенерацией, но человек с такими ранениями точно не жилец. И человеку проще — от нереальной боли в подобных случаях мозг просто выключается, погружая несчастного в блаженный омут беспамятства. А этот осм находился в сознании…
Одна пустая глазница раненого была обуглена и намазана какой-то зеленой дрянью. Зато второй чудом сохранившийся глаз смотрел на меня внимательно и вполне осознанно. Правда, в нем не было больше внутреннего огня, свойственного фанатикам-смертникам. Неистовое пламя сменила чернота потухшего костра, свойственная тем, кто уже видит перед собой дорогу в Край вечной войны.
— Здравствуй, Ург, — сказал я. — Я выполнил обещание и вернулся.
— Я знал… — прошептал умирающий, едва заметно шевельнув почерневшими осколками губ. — Я знал… но не думал, что так скоро… Зачем ты пришел… сюда?
— Я не воюю… с женщинами и детьми, — сказал я, проглотив «с самками и с их детенышами». Мутант, умеющий держать слово и имеющий понятие о воинской чести, в моем понимании это уже человек. — Также я не убиваю стариков и раненых, если они не пытаются убить меня, — добавил я. — Поэтому я предлагаю твоему народу долю от добычи и свободу уйти отсюда куда захочется. Если они решат вернуться в Москву, я договорюсь, чтобы их пропустили через заставу на мосту.
— Как велика доля? — встрял в беседу стоящий рядом старик, аж задрожав от возбуждения. И, тут же поняв свою ошибку, попятился под взглядом Урга.
— Хороший вопрос, — произнес я. — Если бы ты, Ург, не попытался взять всё, доля была бы равной. Потому я разрешу взять твоим людям один автомат с тремя магазинами на пятерых плюс столько еды, одежды и инструментов, сколько они смогут унести на своих плечах.
— Вы утром… вывезли на бронетранспортере все, что пожелали… — нашел в себе силы усмехнуться Ург.
— Не мы поставили своих боевых товарищей перед выбором жить или умереть, — отрезал я. — Сейчас перед таким же выбором стоит твой народ. Решай, Ург.
— Ты… мне нравишься, хомо, — еле слышно прошептал мутант. — Ты смелый воин… и я буду рад сойтись с тобой в поединке в Краю вечной войны. Пусть будет так, как ты решил. Но знай… когда-нибудь они тоже вернутся, чтобы отомстить.
— Я знаю, — сказал я.
* * *
— Он будет ждать тебя там, где сказал, — с уверенностью произнес старый осм, накрывая обезображенное лицо Урга куском материи цвета хаки — похоже, разорванной гимнастеркой.
— Может быть, — сказал я. — Но думаю, что Край вечной войны — это не то место, куда он ушел. Этот край здесь, а там нет ничего. Только покой и забвение.
— Ты так думаешь потому, что война следует за тобой, — проскрипел старик. — Где ты, там и она. У тех, кто не живет войной, всё по-другому.
Я не стал ввязываться в философский спор. Надо было срочно выбираться отсюда — от концентрированной вони меня уже слегка пошатывало. Такой вот я нежный и чувствительный, что выяснилось достаточно давно, еще со времен моей лихой поездки в контейнере с пищевыми отходами. Поэтому я повернулся и весьма решительно направился к выходу, готовый в случае чего пробивать себе дорогу во враждебно настроенной толпе всеми известными мне негуманными способами.
Но толпа расступилась вновь, причем проход на этот раз оказался шире раза в три. Ну да, у них же мысленный обмен. Если кто чего не расслышал, то уловил ментально.
— Ждите сигнала, — бросил я через плечо…
Я вышел наружу и наконец-то вдохнул полной грудью. Вентиляция в подземном городе работала исправно, и то хлеб. А вот то, что мне в грудь смотрели два пулеметных ствола, меня никоим образом не устраивало.
Подойдя к распахнутым воротам, я произнес:
— Вольно. И — разойтись.
Над цепью вооруженных людей и нелюдей повисла напряженная тишина. Первым нарушил молчание Иван:
— То есть как «вольно»? А те твари?
— Переговоры с «теми тварями» прошли успешно, — сказал я. — Сейчас они выйдут со склада, получат, что им причитается, и покинут территорию крепости.
— Я чё-то не понял, — набычился командир обслуги. — Им по пуле причитается. Это кто решил, что их отпустить надо?
Вслед за Иваном заворчала его довольно многочисленная команда. Кто-то красноречиво передернул затвор.
Краем глаза я отметил, как напряглись те, с кем я брал крепость. Нас было меньше втрое, а обслуга поголовно успела вооружиться до зубов. Чем пахнет — понятно. И поскольку рыба гниет с головы, пованивающую голову надо рубить первой. Причем жестоко и максимально эффектно, чтоб другие поняли и больше благоухать не пытались.
Понты я не люблю. Гнилое это дело, особенно в драке. Но иногда оно надо, ибо, как сказал один великий, вся жизнь — цирк, а мы в нем актеры. Как-то так, могу ошибаться.
