– Войска НАТО будут здесь через четверть часа.
Комендант Ковач вздохнул.
Одернул мундир, устало посмотрел в зеркало.
Думал ли он о том, что все так быстро закончится? Мир, который он строил, мир, что он считал правильным, – рушился на его глазах.
– Вы передали мои приказы начальникам караулов?
– Да, комендант.
Ковач шагнул к окну.
– Приступайте. Нет времени. Пусть расстреливают пленников прямо в бараках. И Горан! Важно, чтобы все начали одновременно. Если эти твари поймут, они начнут защищаться.
Он поморщился.
– Это скот, Горан. Тупые животные. Будут до последнего ждать, надеяться, что кто-то их спасет. Но если ты напугаешь стадо… Оно тебя затопчет.
Лейтенант достал рацию.
Ковач смотрел вниз. Он знал здесь каждый барак, каждую секцию в высоком заборе. День за днем, – руками пленников, – комендант строил, расширял и укреплял изолятор.
Символично, – узники сами строили для себя тюрьму.
Впрочем, так всегда и бывает.
Внизу послышались выстрелы.
– Они приступили, комендант.
Горан прикусил губу. Спросил неуверенно:
– Что теперь? Я знаю, дан приказ стоять до последнего. Но…
Ковач кивнул.
Все эти годы он откладывал деньги, – совсем немного. Может, зря столько времени отдавал работе, этому пункту сбора, своей святой миссии этнической чистки.
Стоило подумать и о себе.
Так шептал разум, – но сердце горячо повторяло, что Ковач поступал правильно, – делая то, во что верил.
– Что мне делать, когда они придут? – спросил лейтенант.
– Горан.
Ковач взял его за плечо.
– Ты хорошо служил мне. Спасибо! Я никогда тебя не забуду.
Он приставил пистолет к груди лейтенанта, спустил курок.
– К несчастью, ты тоже бы не забыл…
Комендант Ковач в последний раз взглянул на концлагерь.
Там раздавались выстрелы, крики, и шум борьбы.
Стадо очнулось, – и в последний миг, у порога смерти, безнадежно боролось за свою нелепую жизнь.
«А ведь они еще назовут нас преступниками», – подумал Ковач.
От этой мысли его передернуло.
Что станет с миром, если отдать его нелюдям? Культура рухнет, все будет уничтожено, – дикари заполонят наши улицы, готовые убивать и грабить, а белое стадо будет смотреть на это и жалобно блеять.
Все святое, все ценное, – ради чего жил и боролся Ковач, – скоро погибнет.
Комендант поправил мундир.
– Я верил, будто могу что-то изменить, – глухо прошептал он. – Господи, прости нас за то, что мы проиграли.
6
Ковач пожал мне руку.
– Рад, что вам удалось добраться.
Мы встретились у отрогов; серб прислал за нами два вертолета.
– Я должен извиниться за то, что произошло на границе.
Как все люди, по-настоящему сильные, он извинялся легко и искренне.
– После того, как Оррим покинул нас, многие… пребывают в растерянности.
– Уверен, скоро они поймут, что к чему, – заметил я.
Ковач усмехнулся.
В нем бурлила глубокая внутренняя сила, – ее не дадут ни деньги, ни власть, ни звонкая череда побед, а только лишь вера в то, что ты делаешь.
– Пан Стервятник рассказывал мне о вас, – продолжал полковник. – И о вашем деле. Да, мне нужен тот русский спутник. Я буду рад обменять его на мальчишку.
– Борис скоро все поймет, – предупредил я.
– Это неважно; мне хватит даже пары часов…
Он кивнул на стальную птицу.
– Мои люди отвезут вас в бункер. Там и поговорим.
– Вы с нами не летите?
В голосе Питбуля скрипнуло подозрение.
Странный он.
Как можно не доверять офицеру, да еще и коменданту концлагеря? Разве такой может обмануть.
– Нет, – в глазах полковника что-то блеснуло.
И я вдруг понял, что Ковач сохранил острый ум и чистоту суждений подростка, – излечившись при этом от инфантильности.
Ценный подарок, и только ты сам можешь взять его с прилавка судьбы.
– Мне еще надо в лабораторию, – пояснил полковник. – Новая, хочу взглянуть, что и как. А вы…
Его глаза вновь блеснули.
– Не хотите со мной? Это интересно.
Я пытался понять, зачем он нас приглашает.
Может, убить собрался? Запугать хочет, показывая свои владения? Но потом я заглянул в глаза Ковача, и понял, что все сложнее и проще.
Для людей из Гаагского трибунала, для тех, кто умер, там в Боснии, – он был простым военным преступником. Но на шахматной доске жизни Драган был вовсе не палачом; а созидателем.
Один собирает марки, другой – космические корабли; но что бы ты ни построил, тебе до боли захочется это показать.
Хоть кому-нибудь.
– Конечно, – ответил я.
Созидатели – гораздо опасней, чем палачи.
– Питбуль? – спросил я.
– Нет уж, – наемник покачал головой. – Подожду вас здесь; в бункер полетим вместе.
Ковач уже и забыл о нем; его распирало от рассказать.
– Вы слышали о Багряной Сфере? – спросил он. – Конечно, слышали; вы ведь наверняка обо мне наводили справки, и знаете, чем я сейчас занимаюсь.
– Артефакт из Зоны?
– Больше, чем артефакт! По легенде, она может превратить вас в бога…
Мы сели в джип Ковача. Трое солдат нас сопровождали.
Зачем ползти по земле, если вертолет под рукой? Но стальную птицу видно издалека; а полковник не хотел лишний раз привлекать внимание к своей секретной лаборатории.
– Хотите проверить, сколько правды в этой легенде? – спросил я.
– Но как? В этом-то вся и сложность. Тронуть ее первому, – слишком опасно. Вдруг она просто меня убьет.
– Или не просто, – подсказал я.
– Да, это тоже. Послать кого-то вперед себя…
Полковник усмехнулся.
– Так он ведь сам станет богом. И сразу же уничтожит меня и сферу, чтобы не плодить конкурентов. А если там остался только один заряд? Не знаю, не знаю…
– Другие бы ее просто уничтожили, – подсказал я.
– Это верно, – согласился Ковач. – Я насмотрелся на них, в концлагере. Осторожные. Ничего не делают, не подумав. Все трещат об ответственности, о разуме. Знаете, где я их видел, этих ответственных? В бараках. В расстрельных ямах. На порогах в печь крематория. Мир принадлежит тем, кто идет вперед, а не болтает об осторожности…
– Здесь раньше морг был, – пояснил Ковач. – Место хорошее. Под землей. Я привез ученых сюда, хороших.
Мы подъехали к невысокому зданию.
От него почти ничего не осталось, только развалины первого этажа. Но я знал, что там и тут засели снайперы.
– Никто не знает об этой лаборатории, – сказал Ковач.
Внедорожник остановился.
Первыми на изрытую взрывами улицу выскочили двое охранников. Я был уверен, что перед этим они получили добро по рации от коллег, которые несли караул в развалинах.
Ковач никогда не рисковал понапрасну.
