-- Пять годов! Пять!!! Верой и правдой, а меня в простые надзиратели!
-- Ничего, бывает хуже, нас вон завтра повесить должны, -- попытался успокоить надзирателя Кондрат Силыч.
-- Не а, -- пьяно икнул Ананий, -- сегодня. Уже виселицу ставят, граф с Аркашкой лично командовать изволят.
-- Это чего так, на ночь глядя? -- забеспокоился Антоха. -- Страшно впотьмах помирать, до утра подождать, что ли не могут.
-- Ёрик приказал торопиться, -- разоткровенничался Ананий, доставая новую бутыль браги. Сделав изрядный глоток, осоловевший надзиратель вспомнил о служебных обязанностях и небрежно махнул рукой. -- Кыш в камеру, сейчас поп придет грехи вам отпускать.
-- Уже идем, -- кивнул я, выпихивая корешей в коридор.
Дверь аккуратно приладили на место и подперли кадушкой с водой. Ананий остался наедине с бутылкой. Сладких снов тебе господин надзиратель.
В смотровой башне, в бывших покоях старшего надзирателя, все осталось по-прежнему, как и в первое наше посещение. Из окна открылся чудесный вид на захламленный тюремный двор. У забора куча мусора, в дальнем углу деревянный нужник из грубых досок, рядом обеденный стол с ужином для начальства, а в центре суетятся стражники. Весь личный состав охраны, за исключением Анания, брошен на установку виселицы. Граф руководит, машет руками -- ветряная мельница позавидует. С такими темпами и впрямь до темноты уложатся.
Под окном прогремела телега. Из сортира выскочил Аркашка и, на ходу натягивая портки, помчался встречать священника.
-- Желающие получит отпущения грехов -- становись в очередь! -- скомандовал я.
-- А я бы еще погрешил малость, лет сто, -- разминая кулаки, пробурчал Васька.
Услужливо распахнув перед попом двери, Аркашка первым вошел внутрь. Завидев нас, схватился за сердце и даже не ойкнув, без памяти, грохнулся на пол. Престарелый священник, подслеповато щуря глаза, удивленно спросил:
-- Это он чего?
-- От избытка чувств, -- честно ответил я.
-- Оно, конечно, -- перекрестился поп, -- не каждый день людей жизни лишают. Хоть и изменники, а все же Божьи души. Показывайте, где приговоренные томятся, молитвой утешать буду.
Я подмигнул Евсею, тот пнул под зад Шестерок и Ванька с Васькой мигом отодвинули кадушку с водой от дверей караульной комнаты. Кондрат Силыч напутствовал священника:
-- Заходите святой отец, этот злыдень давно покаяться хочет, весь пол слезами омыл.
Поп подтянул рясу и уверенно шагнул через порог. Пьяный Ананий попытался встать, но ноги подкосились и он рухнул на колени. Святой отец осенил нас крестом и приказал:
-- Ступайте, дети мои, дело куда серьезней, чем я думал.
Два раза просить не пришлось. Кадку задвинули на место. Евсей пригоршней зачерпнул воды и плеснул в лицо Аркашки. Приказчик вздрогнул, щечки порозовели, а под мятой рубахой колыхнулась воробьиная грудь. Раз колыхнулась, два и застыла. На сером каменном полу угловато-костлявое тело Аркашки смотрелось жалкой бледной кляксой.
-- Окуните молодца, по роже видно с утра не умывался, -- кивнул я Ваньке.
Братья схватили Аркашку за ноги, едва не разодрав пополам и сунули в бочку. Через пол минуты вода в кадушке начала пузыриться, ножки приказчика задергались, как у кузнечика коленками в обратную сторону. Реанимацию пришлось прекратить, бедолагу извлекли, перевернули и прислонили спиной к стене.
Отдышавшись и отплевавшись, Аркашка безумным взглядом окинул нашу компанию и снова решил потерять сознание. Фокус не удался. Стоявший ближе всех Азам залепил пленнику звучную затрещину. В голове у Аркадия наступило просветление, он облизнул разбитую губу и, кивнув в сторону хана, заскулил:
-- С нехристем разговаривать не буду.
-- Хорошо, поговори с христианами, -- согласился я. Братья Лабудько с готовностью выступили вперед.
-- И с ними не буду! -- не сдавался пленник.
-- Тогда зови графа.
-- Это я мигом, -- расцвел Аркадий. -- Уже бегу!
-- Что б ни споткнулся, Евсей с Федором помогут.
Аркашку поволокли к выходу. Плюгавенькую головенку приказчика высунули наружу и придавили дверью.
-- Зови графа, -- чуть слышно процедил Фраер и ткнул кулаком в ребра приказчика.
-- Гав, гав, гав... -- донеслось из-за двери.
-- Ты, это, чуток ослабь, вишь воздуху на слова не хватает, один лай собачий получается, -- прошептал Подельник.
Евсей приоткрыл дверь и снова треснул кулаком по сутулой Аркашкиной спине.
-- Графа зови, кому сказано!
-- Господин гад! Господин гад! -- заблеял Аркашка. -- Вас тут зайти просят.
-- Некогда мне! -- донесся слюнявый Лёнькин голосок.
Федька с Евсеем в два смычка врезали Аркашке по почкам.
-- Ой! -- взвыл приказчик. -- Господин граф, душевно просят!
-- Говорю же -- некогда! -- завыпендривался Лёнька. -- Виселица готова, а веревку купить забыли, может здесь, где найду. Я уже две помойки переворошил, еще две осталось.
-- Да откуда же ей здесь взяться? -- надрывался Аркашка.
-- Ну, значит, не найду, -- резонно заметил граф.
-- Ой-ей! -- перешел на другую тональность Аркашка. -- Мне тут люди подсказывают, что у них есть веревка!
Веревка имелась. Едва запыхавшийся Лёнька ворвался внутрь, его скрутили по рукам и ногам. Уже опробованным на Аркашке способом графскую морду высунули на улицу и заставили приказать стражникам разойтись по домам. Кто-то поинтересовался:
-- Что, всем?
-- Ага, -- пискнул Лёнька, которому в последний момент придавили дверью нос.
Служивые спорить не стали, приказ начальства -- дело святое, через пять минут тюремный двор опустел. Во второй раз за последние двое суток тюрьма города Волыни оказалась в наших руках. И во второй раз я мечтал оказаться за ее стенами, как можно быстрее и дальше.
Ошарашенного Лёньку не церемонясь бросили на пол. Обмотанный веревкой, как египетская мумия бинтами, он лупал глазками по сторонам. Разглядев Аркашку, граф встрепенулся и закричал:
-- Кто разрешил прогулку! У них казнь через час! Загнать всех на место!
Более рассудительный Аркашка лишь хрюкнул в ответ:
-- Я лицо сугубо гражданское, и всяким тюремным штукам не обучен. Вот если денег кому дать, взаймы конечно, али из города вывести -- всегда, пожалуйста.
-- Это ты на что намекаешь, приказчицкая морда? -- не выдержал Евсей.
-- Боже упаси! И не намекаю вовсе, а прямо говорю -- денег дам! Все, что есть и даже еще чуть-чуть. Чую -- графа на куски рвать будете. Оно правильно, да не люблю я этих сцен, пойду, лучше письмецо сестре чиркну, как в прошлый раз, ну вы помните. Все ваши рублики, что при обыске изъяты в целости и сохранности у нее под матрасом хранятся, не извольте беспокоиться...
