размеров родовое гнездышко Лариных было немаленьких, пусть и куда скромнее, чем пристанище Онегиных и Горбатовых.
Оставив «водилу» парковаться, мы взбежали по ступенькам ко входу.
— С животными нельзя-с, — с ходу заявил длинный швейцар у двери. — Прошу оставить животное в машине-с.
— Какое я тебе животное, шпала! — зарычала Метта и отхлестала по усатой морде требником. — Будешь гореть в аду и чистить туалет сегодня вечером!
Однако ее виртуальные удары на швейцара никак не повлияли, и мне пришлось отправить Шпильку в машину.
— Проблемы, господин? — ухмыльнулся Ленский, напялив водительскую фуражку на глаза.
— С кошками не пускают, — пожал я плечами. — Не волнуйся, к лотку она приучена.
— Лишь бы она не шла его на сиденьи… Оно все же кожаное.
— Я буду ждать, хозяин! — грустным голосом проговорила Метта-Шпилька и оперлась лапками о стекло.
Блин, я почти пустил слезу.
— Следи за тылами. Возможно, Горбатов задумает какую-нибудь пакость, — кивнул я и, оставив кошке открытое окошко, вернулся.
— Оба животного-с! — снова встретил меня на входе неуступчивый швейцар.
— В смысле? Какого животного⁈ — удивился я, но этот зануда смотрел мне поверх плеча. Я проследил за его взглядом.
А смотрел он на Аки.
Я повернулся и уставился в глаза швейцару таким лютым взглядом, что он дернулся и икнул.
Метта постаралась, чтобы мои глаза еще и замерцали.
— Эмм, — выдал он, оттянув тесный воротник. — Прошу прощения, ваше благородие… Я не так выразился. Ежели вы желаете, чтобы сие существо присутствовало на вечере, то пусть пройдет ко входу для черни.
— Эх, прямо повеяло родным Петербургом! — хмыкнула Метта. — Что не приемная, так тебе чуть ли не зубы проверяют!
— Увы и ах, милостивый государь, — покачал я головой, — но эта дама с неправильным разрезом глаз со мной. Вы против?
— Но…
— Что за шум, а драки нет? — вдруг появился у него из-за спины Ленский, поправляя манжеты. — Ох, сударь Марлинский, и вы тоже здесь?
И он кивнул мне, а затем, оттеснив швейцара, повернулся к Аки.
— Очаровательная дама с загадочного Востока, очарован, — и он, подхватив ее руку, поцеловал кончики пальцев. — Так чего вы тут на пороге толкаетесь, будто некий нахал-невежда решил воспрепятствовать вашему появлению на этом вечере?
— Увы, Лев…
— Что⁈
И мы оба повернулись к швейцару.
— Благородные господа же могут присутствовать на вечере графини Лариной-Хмельницкой, или существует некое препятствие в этом? — вскинул подбородок Ленский.
Швейцар выгнулся в дугу:
— Благородные господа могут присутствовать, но японку просим проводить к лакейскому входу! Ни один грязный ботинок нелюдей и прочих недостойных лиц не может ступать по персидским коврам моей госпожи!
И мы со Львом посмотрели на ботинки Аки. И да, они выглядели не слишком презентабельно.
— Ах, так все дело в ее обуви? — хмыкнул я. — Так что вы сразу не сказали!
И я принялся расшнуровывать ботинки Аки.
— Илья, что вы… — пискнула она, но я уже стянул с нее сначала один ботиночек, а затем и другой.
И вот я подхватил ее на руки. Изрядная картина: Аки знай себе сидит, вцепившись мне в плечо, и хлопает глазами. Также глазами хлопает и швейцар.
— Полагаю, проблема улажена, — улыбнулся в лицо этому побледневшему церберу. — Лев, почему бы двум благородным господам не пройти на вечер-аукцион с прекрасной японкой на руках, если им этого так хочется?
— Пожалуй! — сказал Ленский и, вновь отстранив икающего швейцара, указал ладонью на вход. — Прошу, благородный государь, Марлинский!
— Благодарю покорно! — ухмыльнулся я и, перехватив Аки, прошел через парадный вход.
— Минуточку! — крикнул швейцар мне в спину, но тут же раздался голос Ленского:
— Прошу прощения, но ботинки черни не могут ступать по персидским коврам. Забыли ваше же правило?
— Но… но…
— Вот-вот! Разувайтесь, либо бегите через «черный» ход. Невежда! И уберите эти башмаки с порога, тут вам чего, кладовая?
И бурча себе под нос какую-то тираду о провинциальных нравах, Ленский присоединился ко мне. Я уже усадил Аки на диванчик, а сам скидывал верхнюю одежду.
— Тоже мне Новый свет, — хмыкнул Ленский, пока мы передавали шинели слугам. — Свет светом, а порядки все те же. Именно против этого мы и выступали в Союзе.
— Против швейцаров-консерваторов? — спросил я, замечая как слуги косятся на Аки.
И особенно пристально они посматривали на ее меч, выглядывающий из-за плеча, но разоружать свою телохранительницу я им не дам.
— Против сегрегации! Но все без толку, как видишь, — и Ленский с горькой улыбкой приподнял штанину.
На ноге сверкнул металлический браслет.
— Ты взрывоопасен? — невинно улыбнулся я, внезапно вспомнив такой же у Йо, отца Аки.
— Нет, но меня обездвижет сразу же, стоит мне покинуть город, — вздохнул Лев. — Радиус действия десять километров от центра. Если так произойдет три раза, я отправлюсь на каторгу.
— Сурово…
— Это еще ничего. Дядя рассказывал, что в его время ссыльным приходилось носить с собой кандалы. У него до сих пор и на запястьях, и на щиколотках шрамы. А сейчас какой-то браслет! Переживем.
— Он у тебя тоже ссыльный?
— Угу, тоже сослали за политику еще при прошлом Императоре. Ссылка это у нас, считай, семейное. Кстати, неплохой пиджак…
И он осмотрел меня с головы до ног. Улыбнувшись, я поправил галстук.
— Где такой взять? — поинтересовался Лев и пощупал рукав. — А ткань-то…
— Знаю я одну портниху, — пожал я плечами. — Если хочешь, могу ей шепнуть. Но учти, она дорого берет.
— Уж на пиджак я средства найду, будь уверен!
Когда мы втроем зашагали по залам, я никак не мог понять, где мы оказались — то ли в оранжерее, то на светской тусовке. Народу тут толпилось очень много, и все терялись в массе зелени, которой был заставлен буквально каждый сантиметр усадьбы. Чтобы не наткнуться на очередной горшок, не зацепиться за лиану и не удариться башкой о кашпо пришлось изрядно попотеть.
— Зато как хорошо пахнет! — вздохнула Метта и понюхала букет живых роз на подоконнике.
Стоило же нам появиться на открытом месте, как масса моноклей, биноклей, пенсне, ридикюлей и прочей оптической дряни обратились к нам.
