нетрудно: берёт новое орудие для пытки!
И точно: не прошло и нескольких секунд, как на её широко растянутые в стороны ноги и пах обрушился новый шквал ударов! Но теперь они были куда болезненней, и казалось, что её кусает и терзает целый рой рассерженных ос, немилосердно вонзавших свои ядовитые жала в нежную плоть, «остававшуюся целой» до этого!
Боль оказалась поистине чудовищной. Казалось, что вот сейчас эта часть её тела вспыхнет, сгорит, и просто отвалится от туловища, настолько непереносимыми казались мученья! Хотелось вопить, и умолять, чтоб прекратили это бессмысленное издевательство: они ведь и так знают всё! Поскольку раскопали могилы наёмных убийц, и осмотрели трупы… Но она только выдыхала конвульсивно с каждым обрушивавшимся ей на промежность ударом: понимала, что кричи – не кричи, а ничего не изменится. Да, они всё знают. Но хотят сломить, унизить её! Вырвать эти мольбы из её перекошенного страданиями рта с прокушенными насквозь губами! И она только доставит этими мольбами и воплями боли удовлетворение и радость своим мучителям!
Избиение приостановилось: она почувствовала, как продолжает конвульсивно дёргаться вся нижняя часть тела, в ожидании нового удара. Но поделать с собой ничего не могла: тело – это одно. А её воля – совсем другое! Чёрт бы её побрал, эту волю…
Да и гордость вместе с ней!
– Посмотрите-ка, ваше Величество! Кровь-таки пошла! Но как-то медленно. И – всего чуть-чуть!
– Хм-м… Думаю, кровь такая вязкая оттого, что она обезвожена. Нужно бы дать ей попить. А заодно и воспользоваться снова мокрой тряпкой.
Воспоминания о страшных муках, связанных с мокрой тряпкой, которую клали ей на лицо, поливая затем водой, заставили её закричать:
– Нет! Не нужно тряпки!
Некоторое время царила тишина. Затем голос его Величества, с некоторым даже удивлением, произнёс:
– Надо же!.. Мы – вернее, ты, дорогая! – смогли всё-таки вырвать из её Величества признание, что ей не совсем безразличны наши старания «расшевелить» её память. И чувства. Что ж. Почему бы нам не проявить в таком случае гуманность? И не удовлетворить нижайшую просьбу нашей королевы? Тряпка отменяется.
Ну-ка, доставай кол!
С «колом» леди Наина ещё не встречалась. Но быстро поняла, что это такое: аккуратно заточенное и сужающееся к концу орудие длиной и толщиной у основания с ногу. Она с раскаянием подумала, что лучше бы она согласилась на ещё одно утопление… Но просить теперь об этом уже поздно: мучители только посмеются, и поглумятся всласть над её «непоследовательностью» в желаниях…
Кол пристроили в вагину. Остриё оказалось, словно специально (А, впрочем – без всякого «словно»!) не заточено остро. И в её тело входило медленно, разрывая и сминая нежные ткани, густо пронизанные нервными окончаниями. Леди Рашель, которая занималась этим с широко раскрывшимися и горящими адским огнём глазами, ещё кол и покручивала, чтоб причинить его грубо обтёсанными гранями как можно больше мучений!
Когда оказалась продвинута внутрь часть длиной с ладонь, её главная мучительница прокомментировала:
– Не могу всунуть дальше! Сил не хватает!
– Ну правильно. Там же какие-то кольцевые мышцы – особо сильные и прочные. Впрочем, ты и так неплохо поработала: смотри: толщина тут уже с мой кулак! А чтоб затолкать дальше, туда, где толщина с бедро, придётся так и так воспользоваться кувалдой! Давай-ка, я подержу, чтоб было удобно целиться, и чтоб её Величество не вытолкнули засунутого обратно, а ты – приступай!
Петли и скобы из медной проволоки надёжно удерживали её ноги и туловище, так что ни отползти назад, ни помешать исполнить чудовищную угрозу она никак не могла. Поэтому оставалось только вдохнуть поглубже, да помолиться про себя. О том, чтоб умереть поскорее!
Но не удалось. Первый же удар показал ей, что вся боль, что она испытала прежде – ничто в сравнении с той, когда толстый кол раздирает действительно сильные мышцы, и внутренности, и обдирает внутреннюю поверхность кожи вагины, доставляя неземное блаженство тварям, что сейчас злобно и громко ржут, издеваясь и радостно комментируя истошный вопль, что вырвался из её груди!
– Смотри-ка, милая! Проняло! Кажется, мы нашли самое чувствительное место у её Величества!
– Да, похоже. Ну что? Пари? До какого момента думаете, она останется жива?
– Ну… Вот до сюда! – ей показали на грудь.
– Не-ет. Эта сучка очень живучая. Особенно после того, как её два раза чинила Машина. Думаю – до сюда! – ей провели ладонью по горлу.
Понимая, что так и будет, и мученья предстоят небывалые, она закричала: отчаянно, зло, выплёскивая всю ненависть, что скопилась в сердце, словно ожидая, что стены чёртовой пещеры рухнут, и погребут под собой их всех: и её, распятую на верстаке для пыток, и обеих её мучителей…
А примерно так и произошло: её затрясло, свет вдруг исчез, а потом сменился мягким полумраком. Она обнаружила, что её поистине немилосердно трясут за плечи, выкрикивая со слезами в голосе:
– Наина! Милая! Сердце моё! Да что же это такое… Очнись! Ну пожалуйста! Не нужно так страшно кричать! Просыпайся уже!
Она взглянула в лицо того, кто навис над нею: лорд Айвен – в свете лампадки, горящей перед образами в углу, его кожа отливала бронзой.
Господи! (Прости, что помянула всуе!) Как он напуган! И несчастен! В глазах стоят слёзы, и рыдания буквально душат этого бесстрашного во всём остальном мужчину. А отчаяние в голосе показывает, что он скорее согласился бы сам вытерпеть всё то, что досталось ей тогда, в подвале Эксельсиора…
Он любит её. Он всё ещё любит её. А она…
Да, она тоже привязалась к нему. Капитан её личной охраны, а затем мятежник, спасший от смерти её главную конкурентку в «борьбе» за обладание душой и членом его Величества. Её злейшую врагиню.
А затем спасший и поместивший в с…ную Машину, уже почти ни на что не надеясь, кроме Чуда, и истово молясь, её обугленный череп, цинично раздавленный сапогом его с…ного Величества, и все до последней полусожжённые косточки скелета…
Она смотрела и смотрела в его блестящие от слёз глаза. Чувствовала, как медленно отпускает душу ледяная лапа страха, теплеют похолодевшие ладони и ступни, и хочется поцеловать этого наивного мученика, в который раз вырывающего её из лап страшных кошмаров… Она отлично понимала, что никто и никогда не любил, да и не будет любить её столь отчаянно, столь сильно, столь безоглядно.
Лорд Айвен трясти её перестал, и тоже глядел, глядел на неё, ничего не говоря.
Она тоже молчала: а что говорить, если всё понятно без слов? И проклятые сны, где её пытают, душат, топят, хлещут, распинают и сжигают,
