Минута, чтобы прийти в себя и перевести дух. Попытавшись встать, он понимает, что не может. Ужасающе жарко здесь, в оболочке Q-корабля.
Йецера здесь нет, а пристреленный Вауном парень лежит у дверей в дальнем углу. Кровавый, странно маленький комок, рядом с которым на коленях стоят двое, злобно оглядывающихся на Вауна.
На одном голубые шорты, на другом черные. Опять Радж с Дайсом. Или это Ваун — стройный, изящный, загорелый под солнечными лампами Q-корабля.
— Возьму себе, — говорит тот, что в голубом. Он натягивает кепку Аббата себе на голову и встает. Это не военная пилотка, а какой-то неописуемый головной убор, подходящий футболисту. Он грустно смотрит на Вауна.
— Какой страшный позор, брат.
Ваун еще раз пытается встать, но больше, чем встать на колени, у него не выходит. Тело, как мешок песка, пистолет тяжел, как надгробная плита. Струйки пота быстро бегут по коже.
— Отдай, пожалуйста, пистолет. Парень в кепке медленно приближается и протягивает руку.
— Стоять!
Парень останавливается, но больше удивляется, чем злится.
Я Голубой. Я Желтый. Я Красный. Я всех цветов…
— Ты Голубой! — говорит Ваун, не узнавая в дряблом кваканье собственного голоса. Пистолет опускается. Они поймали его в гравитационную ловушку, как жука в паутину.
— Я Аббат.
— Вот этот был Аббат! — у Вауна едва хватает дыхания, чтобы говорить.
— А теперь я — Аббат. А ты — не Приор. — Он начинает медленно приближаться. — Отдай пистолет.
— Стой на месте, или я стреляю! — Ваун обеими руками сжимает пистолет и с силой поднимает его.
Им не отобрать его, не угодив к нему в гравитационную ловушку. У него ломаются ноги и шея. Скоро он не сможет дышать.
— Мы не причиним тебе вреда, брат. Не причиним.
— Один шаг — и я стреляю!
— Мы — твои братья. — Аббат приближается. Ваун, всхлипнув, стреляет ему в бедро. Аббат вскрикивает, его нога вылетает из под него, он падает медленно из-за неравномерной псевдогравитации. Черный прыгает, подхватывает его, опускает на пол. Похоже, пуля прошла прямо через мышцу навылет; попади она в кость, нога бы отвалилась совсем.
Черный находит, куда нажать пальцем, чтобы остановить кровь, и поворачивается к Вауну со злобой и удивлением во взоре:
— Ты нас всех пристрелишь, брат?
— Рокер пристрелит! Сюда летят ракеты! Мы все будем разнесены на нейроны!
Черный качает головой.
— Это не извинение!
В дверях с аптечкой в руках появляется еще один брат. В зеленых шортах.
Аббат стонет и скулит.
Ваун начинает отползать, но для этого нужны руки, а ему еще нужно целиться. Дюйм за дюймом… сердце сейчас лопнет. Он останавливается и тут же понимает, что добрался до стены. Край входа в фал — над ним, на высоте пояса.
Каким-то образом придется подниматься.
Двое утаскивают Аббата. Заляпанный кровью, в кепке, черный идет к Вауну, его лицо сурово.
— Теперь я — Аббат, брат. Отдавай пистолет!
— Стрелять буду!
Аббат приближается. Аббат, Аббат, Аббат… Тут будут сотни Аббатов, все одинаковые, все Вауны, все Раджи, Дайсы и Приоры…
Смятому в комок, ослабевшему Вауну лишь двумя руками удается отодрать пистолет от пола и навести на Аббата. Пот заливает глаза, он беспомощно моргает. Выстрел. Мимо. Пуля с жутким грохотом ударяется б стену.
— Отдавай пистолет.
Аббат приближается — озадаченный, злой, встревоженный, — но приближается.
Он вытягивает вперед руку в малиновой перчатке.
Теперь уже поздно спасать «Юнити», Рокер уничтожит ее. Слишком поздно.
Пистолет выскальзывает из вялых мокрых рук.
Стальные оковы гравитации расслабляются. Аббат берет пистолет и швыряет его через фал во встречающее судно. Потом он опускается рядом с Вауном на колени, обхватывает его руками и крепко обнимает — всхлипывающего от страха, разочарования и стыда.
Я считаю, что тебе следует меня поцеловать, — радостно говорит Фейрн, пожирая при этом огромный неаккуратный сандвич. Ваун пришел на корму в камбуз за очередной порцией кофе. Кофе хватило ровно по полкружки, и нетрудно было догадаться, куда делось остальное. Проведя весь день в постели, Фейрн выглядела живой, веселой и свежей. Бледно-зеленое платье очень идет к рыжим волосам.
Ваун вял от усталости; у него болят веки. Ни он, ни Клинок не спали все время полета, даже не покидали кабины более чем на несколько минут. Они сменяли друг друга у штурвала, так в общем-то и принято при полете на таком непослушном судне, но в данном случае определенную роль сыграло и взаимное упорство. Сейчас катер ровно опускается, Кохэб недалеко.
— Какого черта мне тебя целовать? Но пытаться охладить Фейрн так же бесполезно, как пытаться осушить океан.
— Во-первых, тебе это определенно понравится. Во-вторых, мне нужно набираться опыта. В-третьих, я открыла для тебя Кохэб, и так ты смог бы меня отблагодарить.
Фейрн триумфально улыбнулась, продемонстрировав кусочек зелени, застрявший в передних зубах.
— Я не в настроении.
Вспомнив абсурдную беседу о гипотетических вещах, которую они вели со вторым пилотом, Ваун добавил:
— Я пошлю тебе Клинка. Сколько раз велеть ему поцеловать тебя и какова должна быть продолжительность каждого поцелуя?
— И не подумай! Клинка я всегда могу поцеловать. Сейчас мне нужен настоящий, истинный герой.
Под развязностью она наверняка скрывает искреннюю мольбу о любви. У деточки проблемы.
И у Вауна тоже.
— Ты украла кофе и не получишь поцелуев ни от одного из нас. Свари еще.
Он наклонился и посмотрел в иллюминатор.
Пару часов они летели параллельно берегу Цисли, но без автоматики особо много не разглядишь. Сейчас, когда катер опустился, показался бесплодный, совершенно невыразительный ландшафт с мелкими остатками зданий и поселений.
Остатков много. Когда-то здесь располагался процветающий, плодородный сельскохозяйственный район Сверхпроизводство в древние времена выдоило почву, осталась засоленная бесполезная пустыня. Сначала слишком много людей — потом, в результате, никого… Почему эта мысль заставляет вспомнить Приора?
Фейрн надула губы.
— Чего вы ждете, адмирал? Что мы найдем в Кохэбе? — и она с воодушевлением укусила сэндвич.
— Ничего.
С набитым ртом говорить было сложно, и Фейрн вопросительно подняла тонкие рыжие брови.
— Думаю, им должно быть известно, что произошло прошлой ночью. Пиподы им бы рассказали… Черт, смотрят же они общественный ком, как и все. Они убежали.
Предположение было совершенно диким, о чем Вауну сказали глаза девушки, но единственное, чем он мог оправдать свою безумную эскападу, — это скорость.
Здравый смысл и усталость вместе говорили Вауну, что он ошибся. Ему следовало послать сюда ударные силы Патруля.
