Вячеслав Шалыгин - Бессмертие наемника

— Вы хотите расположить сборный пункт вдали от населенного пространства? — наконец нарушил свой обет молчания офицер. — Это, конечно, обеспечит сохранение наших приготовлений в тайне, но затруднит в последующем нанесение внезапных ударов. Для перемещения войск на эту планету и обратно потребуются дополнительные контуры порталов, три или четыре. Это чрезвычайно энергоемко…

Я снисходительно улыбнулся.

— Для отдельно взятого контрабандиста, на маломощном космолете — да. А для нас… Порталы будут, можете не беспокоиться. А что касается энергоемкости… В нашем распоряжении энергоресурсы всех обитаемых миров на протяжении трех сотен лет. А этого, я думаю, вполне хватит….

— Разрешите последний вопрос, мой генерал, — спросил майор и в очередной раз поклонился.

Обращение мне понравилось. Я даже перестал сомневаться в искренности этого человека, еще недавно назвавшего меня «клоуном». Хотя, черт возьми, меня ли он так называл? Кто я? Почему я вспоминаю то, чего со мной никогда не происходило? Нет, стоп, сейчас посмотрим, что будет дальше…

— Спрашивайте, полковник, — мне было безразлично, зато на лице собеседника проступил румянец удовольствия от такого внезапного повышения в звании.

— В каком времени и где навигационно лежит цель кампании?

— Здесь, — смахнув с лица улыбку, отрезал я. (Я?)

Офицер понимающе прищурился и почти парадным шагом вышел из каюты. Явившийся ему на смену солдат вежливо, даже подобострастно, предложил мне перейти в другие апартаменты, и я не заставил себя упрашивать, переместив свое-чужое тело с загадочно раздвоившейся душой в роскошный «люкс» с баром, сауной, спальнями, библиотекой, лабораторией и тремя массажистками…

— Проснись, Леон! Ты слышишь?! Проснись! — Гриня так отчаянно тормошил меня за плечо, что, во избежание вывиха, я через силу все-таки раскрыл слипающиеся глаза.

— Отцепись, студент, — потребовал я и попытался повернуться на другой бок, чтобы продолжить прерванный сон.

— Надо идти, — продолжал настаивать Антончик, — а ты дрыхнешь как убитый, да еще и стонешь во сне, как раненый олень.

— Брежу? — Я приподнялся на одном локте, пытаясь сфокусировать взгляд на светлеющем горизонте.

Ночевать в чистом поле на этой планете было не так уж и плохо. Почти никакого перепада температур, едва заметный освежающий ветерок, мягкая густая трава с минимальным количеством кровососущих насекомых — практически как дома в постели, только без вечернего душа.

— Не бредишь, а стонешь, — поправил Гриня. — Кошмары донимали?

— Вроде бы нет, — я попытался вспомнить свой сон, но безуспешно. — Где противник?

— Почивает на лаврах, — пояснил делавший неподалеку зарядку Круг и беззлобно усмехнулся. — Мы оторвались от групп «зачистки» стадий на тридцать — километров на двенадцать, по-вашему, так что можете спокойно потягиваться еще полчаса, как минимум.

— Как ваши раны, фельдмаршал? — я показал на его бедро.

— Они у меня не первые и даст бог не последние, так что отношусь я к ним абсолютно без внимания, — Круг вновь улыбнулся.

— Вас повысили в звании? — поинтересовалась Алена.

Она только что вернулась от прохладного и кристально чистого ручья свежая и похорошевшая, несмотря на все переживания прошедших суток. Круг развел мускулистыми руками и промолчал. Зато я вспомнил эпизод из своего сна. Там тоже кого-то повышали, потом был какой-то заговор и что самое примечательное — я был главным злодеем. К чему бы это? Как всегда — к деньгам?

— Заканчивайте привал, — строго сказал Дремов, поднимаясь с камня, — пора выступать…

— Перед кем? — буркнул себе под нос Гриня и принялся шнуровать кроссовки.

Дремов снисходительно хлопнул его по плечу и жестом приказал Кругу руководить сборами, а сам начал взбираться на ближайший холм, чтобы осмотреть местность. Не спрашивая разрешения, я присоединился к капитану, и через несколько секунд нам открылась величественная панорама холмистой равнины, покрытой островками перелесков, между которыми, насколько хватало глаз, тлели остывающие костры неисчислимой армии. Чья это была орава — наших похитителей или штурмующих планету имперцев, — с расстояния определить было очень сложно, тем более что возвышающиеся то там, то здесь над перелесками туши «Фудзи» могли принадлежать любой стороне. Такое вот неоднозначное развитие получила вчерашняя военная кампания.

— Двадцать три в поле зрения, — пробормотал Дремов и указал на ближайший космолет, — других типов машин я не вижу — значит, это имперцы. Процентов на семьдесят.

— И что нам с того? — спросил я, нервничая от мысли, что день не задался.

— Они обложили город, но мы сейчас снаружи кольца, это первое, — пояснил капитан. — Подобное обстоятельство кажется удачным, но на самом деле таковым не является, это второе. И, наконец, третье — мы должны приложить все силы, чтобы оказаться внутри окружения…

— Только больше никому не говорите, — пародируя его тон, попросил я, — не то будет минимум два инфаркта. Первый — у Антончика, а второй — у Алены…

— Да, на войне это часто, — рассеянно, потому что явно просчитывал в уме какие-то тактические задачки, подтвердил Дремов. — Идемте вниз, обстановка ясна.

Мы бегом спустились к месту привала и не обнаружили там ни единой живой души, только следы борьбы и недошнурованный кроссовок Антончика…

Мы брели вдоль имперских линий оцепления уже почти сутки. Проблема безопасности лежала на капитане целиком и полностью, поскольку в разведывательно-диверсионном деле я был абсолютно бесполезен. Мы каким-то чудом умудрялись проскальзывать между постами, скрываться от патрулей в траве и обходить группы загулявших офицеров. Даже не видя противника, Дремов мог сказать, где он, насколько велика его численность и куда нам следует свернуть, чтобы разминуться с очередными рейдерами. Все бы ничего, но к исходу суток я был не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой, а просвета в оцеплении так и не обнаружилось. Нас упорно не хотели впускать обратно в злосчастный город. Если добавить к этому голод, отсутствие даже малейшего представления о том, что произошло с Аленой и другими, а также чувство полной беззащитности перед вооруженной толпой андроидов и их желтолицых офицеров, то можно было ложиться и помирать с чистой совестью.