его, как, впрочем, и обычно, горели лихорадочным блеском первооткрывателя, но заговорить он стеснялся.
- Ну? Чего у тебя? – поторопил его Верес.
Наукарь молча, будто совершая таинство, для которого любые слова глупы и только искажают священнодейственный смысл, подошел к столу и вывалил тяжелый бесформенный грязноватый кусок непонятно чего.
- Что это? – князь нахмурился.
- Это олово, князь! – голос наукаря был полон благоговения.
- Что?
- Ну, точнее, оловянная руда, - немного смутившись, поправился наукарь.
- Какая к лешему руда? Ты медовухой опился?
- Нет, что ты, князь, - наукарь испуганно выпучил глаза и зачастил скороговоркой, - Когда весь нифрил на планете рванул, мир изменился. Понимаете, химия мира изменилась. Эх. Нам бы еще найти медь, и мы уже сможем выплавить бронзу!
- Так, - князь вскочил с места и в волнении заходил по комнате, - Так. Это надо осмыслить.
- Ага! – вдруг торжествующе воскликнула королева Карина, - Сколько лет… да что там, сколько столетий на Советах Сорока Восьми я твердила вам о скрижалях и их пророчествах про выходцев со Старшей Сестры? Не верили! Болваны твердолобые. Вы представляете, что могут теперь эти люди? Эти технологи, инженеры, химики и металлурги, электронщики и программисты? Да каждый из них теперь на вес нифрила!
Наукарь самодовольно заулыбался. Слова Карины о его возросшей весовой ценности аж до нифрила, пусть и ныне безвозвратно утраченного, ему польстили чрезвычайно.
- Ты была права, Карина, во всем права, - князь подскочил к сидящей на стуле королеве, наклонился и обнял, - А я готов признать себя ослом. Да, и бараном, и болваном!
- Все мы были болванами, - охотно подтвердил Азум-хан и тоже полез обниматься с королевой.
- Прекратите, вы меня раздавите, - возмущалась Карина, - Лучше вон вашего наукаря обнимайте.
- Не хочу я его обнимать. Тебя, королева, обнимать не в пример приятнее, - заупрямился было хан, однако послушался и вернулся на место.
- Так, - в очередной раз «такнул» князь, когда все расселись, - Карина права целиком и полностью. Мы должны использовать знания выходцев со Старшей Сестры. Нам придется начинать сначала, но мы справимся. Обязаны справиться. Потому что на южном континенте тоже не дураки. И наверняка тоже имеют доступ к знаниям Старшей Сестры.
С сегодняшнего дня начинается новая страница нашего противостояния. Она будет ознаменована гонкой по освоению технологий. Начинается история нового мира. Это будет совершенно новая история!
- А мне что делать? – вдруг влез в разговор наукарь.
- А ты почему еще здесь? – удивился князь, - Ты уже должен землю носом рыть и искать медь. Я хочу, чтоб через неделю у меня стояли плавильные печи. Ты забыл? Ты мне бронзу обещал. Все, пропади с глаз моих.
Наукарь торопливо кивнул и кинулся к выходу. Новая история, она такая, промедлений не терпит.
Опять была тьма. Сколько длилась тьма, Вася не смог бы определить. А потом начали проступать краски и очертания. Вася, а правильнее сказать Андрей, опять обнаружил себя в пыльных желтых дюнах. «Опять я здесь, - подумал Андрей, - раз за разом меня закидывает в эти дюны. Когда-нибудь местный демон-охотник меня все-таки сожрет». Мысль показалась Андрею хоть и горькой, но забавной, и он улыбнулся. В следующий миг из-за его правого плеча вышел ангел-копьеносец.
- Что теперь? – спросил Андрей со вздохом, появлению ангела он не удивился, - Еще какое-нибудь прачечное отделение?
- Нет. Там тебе делать больше нечего, - ответил ангел невозмутимо.
- А куда? Провалюсь, наконец, в ад? Вознесусь на небеса? Останусь в этих клятых дюнах?
- Нет, - ответил ангел сразу на три вопроса.
- Еще одно воплощение в каком-нибудь средневековом мире?
- Одного вполне достаточно. Ты прожил хорошую сильную жизнь.
Андрей пожал плечами, жизнь на Ниферии действительно оказалась очень насыщенной, но он почему-то не ощущал себя совершившим великий подвиг, скорее это выглядело прохождением на «легком уровне игры». В этом мире ему не приходилось делать мучительного выбора, не приходилось «переступать через себя», в прожитой жизни все решения и поступки ощущались естественными и правильными.
- Это бывает полезно, - Копьеносец явно читал Андрея как раскрытую книгу, - Сделать шаг назад и прожить победительное воплощение в легком мире.
- Зачем?
- Это возвращает надежду.
- Да разве мне по карману надежда? – скривился Андрей, в пору было подумать, что Копьеносец над ним насмехается.
- О! – трубно возвестил ангел, - Ты еще не догадался! Припомни сам, в прачечном отделении, как и в этих дюнах, времени нет совсем, а в юном и быстротечном мире Ниферии время летит так быстро, что за земную секунду в нем успевает пройти год…
- Я опять не понимаю, - сокрушенно пожаловался Андрей.
- Я подскажу. Когда ты вышел из «прачки», то задал мне вопрос… - в ожидании Копьеносец приподнял бровь.
- Я спросил, ждал ли ты меня, - припомнил Андрей, - Ты ответил, что не ждал, потому что я вошел и сразу вышел. Но я все равно не понимаю. Все эти игры со временем выше моего понимания.
- Неважно. Ты успел побыть Васей, а теперь ты снова Андрей. Это будет для тебя неожиданностью, - и опять Андрей не успел сообразить, как своими крыльями, пусть даже и довольно большими, Копьеносец умудрился заслонить весь мир.
И он опять оказался во тьме и успел подумать, что на этот раз насовсем. Успел почувствовать, как распадается сознание, как размывается пространство и время, утекает память и окончательно растворяется в бесконечности то, что он привык называть своим «Я». Наконец, не осталось ничего, не осталось даже тьмы, так как не осталось того, кто способен эту тьму наблюдать.
***
Андрея привела в чувство резкая жгучая боль. Он затряс рефлекторно кистью. Оказалось, сигарета, зажатая между пальцами, дотлела до фильтра и обожгла кожу. Андрей сунул руку в снег. Боль от ожога не унялась, а руку заломило еще и от холода. «Зараза, - подумал он, - Не заметил, как прогорела… черт, да я же уснул… эх, ма, так я мог ведь и не проснуться». Будто соглашаясь с Андреем, тоскливый зимний березовый лес качнул черными голыми верхушками под порывом злого декабрьского ветра.
В левой руке Андрей по-прежнему держал металлическую кружку с недопитой холодной водкой. Он не задумываясь выплеснул ее в угли, почти прогоревший костер ожил, пыхнул синими химическими языками
