Жуков пожал плечами:
— А вдруг я сумею все изменить? Отец хотел этого. Представь — сумею! Легко будет умирать, зная, что ты мог все исправить, но даже не попытался?!
Улыбка сползла с татуированного лица. Двое стояли и смотрели друг другу в глаза. Молча. Тяжело дыша, словно после стометровки по максимуму.
— Че так долго? Давай уже! — позвали Макинтоша.
Он должен был принять решение здесь и сейчас. Решение, от которого, быть может, зависела судьба не только Ивана Жукова, Лали и двух несчастных из обслуги Бадоева, но всего Союза.
Раб открыл рот, закрыл, поморщился и наконец заговорил:
— Если ты, Маршал, меня на понт взял, я вырежу тебе печень и буду жрать ее сырую, а ты будешь смотреть… Ах, не страшно и уже было, угрожали? Тогда говори, что надо делать.
Лагерные вожди пировали на крыше того самого склада, где Иван побывал как-то с Ириской. Пикник на свежем воздухе чего бы не устроить?
В самодельных мангалах угли пыхали жаром на шампуры с мясом. Рядом валялось то, что осталось от кабаньей туши. С клыков не удосужились еще снять ножи. Вспомнив, как реагировали на животных счетчики Гейгера, Жуков отказался бы закусывать самогон радиоактивной плотью, предложи ему кто-нибудь шашлыка. Ну да никто не предлагал, и на том спасибо.
Сопроводив Ивана, Лали и пилота с врачом до ворот склада, работяги поспешно удалились, а вот их командир, Макинтош, остался, дабы присоединиться к веселью и представить новых гостей честному братству хакеров.
С крыши отлично просматривался плац. И это было плохо, потому что на кресте, сваренном из стальных труб, извивался обнаженный Гурген Бадоев. Толпа с криками и улюлюканьем швыряла в него объедки, камни и вообще все, что попадало под руку. Удивительно, что никто не выстрелил в него, не вогнал в лоб заточенную шестерню. Наверное, все с нетерпением ждали, когда же подожгут кучу мусора, наваленную у креста, и просто не хотели портить себе удовольствие. Еще три креста пока что пустовали.
Лали всхлипнула, отвернулась. Жуков обнял ее, провел ладонью по спине.
Собравшиеся шумно обсуждали что-то, смеялись, чокались алюминиевыми кружками. Было их полтора десятка человек. У одного не хватало руки, у другого глаз прикрывала черная повязка. Были тут худые и толстые, беспрестанно кашляющие с сигаретами во рту и, наоборот, брезгливо отмахивающиеся от дыма. Все разные, но одинаковые в одном — они были счастливы. Они радовались. Праздновали свою крохотную временную победу. Обмывали обреченную на поражение свободу, все еще ограниченную неприступным периметром.
Одного из них Иван знал. Тот как раз вскочил с ящика из гнутой стальной проволоки, застеленного березентом, и громогласно заявил:
— Костыль — это не баг, это фича!
Сборище дружно заржало. Никого не возмутило, что он опрокинул банку с тушенкой, напечатанной в матрикаторе, и та, упав, обрызгала чуть ли ни всех искусственным жиром. Не только Иван, значит, не в восторге от местной кабанятины, пусть даже натуральной, Костыль вон тоже абы что жрать не хочет.
— Мой поклон вам, хакеры! — поприветствовал коллег Макинтош.
Все разом обернулись и уставились на него и на тех, кого он привел. Мгновение тишины закончилось значительным ором. Причем кричали все и одновременно. А главная претензия звучала так:
— Какого горелого проца ты, Макинтош, сюда загрузил эту вирусню?!
Жуков ничего не понял, но интуитивно сообразил, что ему и его спутникам не рады.
Нарвавшись на такую бурную реакцию, Макинтош застыл с открытым ртом. Иван понял, что от работяги нынче толку не будет. А раз так, растолковать, что да как, придется самому. Терять все равно ведь нечего.
Он шагнул вперед, загородив собой Макинтоша, и, задрав подбородок, сообщил:
— Я сын бывшего министра Жукова, и я…
На этом его выступление закончилось, ибо ответный гам заглушил даже голос отца в голове. Вскочив с насиженных мест, хакеры бросились к незваным гостям.
Жуков, конечно, оказал сопротивление, но после полученного в камере удара в челюсть, перед глазами все еще немного плыло. Его повалили. Остальных, включая Макинтоша, тоже. По сему поводу тот пообещал вырвать Маршалу не только печень, но и сердце. Лали зарыдала пуще прежнего — наверное, с ней обошлись чрезмерно грубо.
Вновь за короткий промежуток времени возлечь перед врагами — это уже слишком.
— Если вам нужен образ будущего, вообразите сапог, топчущий лицо человека — вечно! Вечно! — Иван сам удивился, выкрикнув все это.
Забытая уже почти фраза всплыла в памяти, заставила его рот раскрыться и выдать то, что прозвучало. Это не он сказал, но мертвый отец использовал тело сына.
Наверное, эти слова что-то означали для Владлена Жукова, в них, быть может, таился скрытый смысл. Вот только ни Ивану, ни хакерам, его пленившим, тот смысл доступен не был.
— Чего там орет этот ламерок?!
— Да бог его знает, надо стереть его, да и все. А остальных — на кресты.
Когда Жукова поставили на колени, искаженное от ярости лицо Костыля оказалось так близко, что ощущалось несвежее дыхание:
— Что-то мне шашлычка захотелось. Особого. Ты будешь моим мангалом. Я разрежу тебе живот, засыплю туда угли, а потом…
Иван рассмеялся ему в лицо. Костыль отпрянул, выхватил заточку, замахнулся и…
— Отпустить всех, — послышался сзади знакомый голос. — Стоит оставить вас на минутку, братья честные хакеры, так сразу набедокурите.
Костыль замер, всем своим видом выражая растерянность, недоумение и несогласие с приказом.
— Барс, ты чего?! Это ж тот самый ламерок! Это он моего братишку удалил!
К счастью, не он тут был главным, а главный на стенания Костыля даже не соизволил ответить.
Жукова больше не держали. Покачиваясь, он встал и обернулся, уже зная, кого увидит.
Того самого Барса, которого велел найти отец.
Неофициального хозяина Хортицкого лагеря, расспросы о котором едва не стали фатальными для Ивана.
Старика, с которым вместе он стоял у конвейера.
— Добрый вечер, Илья Степанович, а я все высматривал вас в толпе. Так вы и есть тот самый Барс, да?
Приветствие и вопрос старик проигнорировал:
— Я услышал то, что должен был. Ты сказал. Теперь иди за мной.
— Но мои…
— Их не тронут, — пообещал Илья Степанович.
Или стоит называть его Барсом даже в мыслях? Тяжело вот так сразу переключиться.
— Я скоро вернусь, все будет в порядке. — Иван поцеловал Лали и поспешил за стариком, который, опираясь на трость, ковылял к выходу с крыши.
По гулкой стальной лестнице они спустились на уровень ниже, там вдоль ряда закрытых дверей проследовали по террасе, нависающей над стеллажами. К одной из дверей Барс приложил ладонь, поверхность под ней покраснела, потом стала зеленой, дверь мягко подалась.
