Можно заглянуть сбоку или сзади, и со всех сторон это выглядит совершенно одинаково. Если ты войдешь в нее, окажешься за сотни, а то и тысячи километров. Шаг — и на этой стороне ничего нет.
Умом я все прекрасно понимаю, но все чувства буквально визжат, посылая сигналы о полном отсутствии любой отдачи из дыры, и хочется сжаться в страхе.
Я не в первый раз делаю это. Когда Вожак только начал тренироваться, первым шагнул в неизвестность я. Это мой долг — первым проверить, не ждет ли опасность на той стороне, приятного, скажу, в этом мало. Когда шагаешь через дыру, возникает ощущение, что тебя разрывает на очень маленькие кусочки. Это длится только мгновение, а потом ты уже на той стороне, собранный в исходном виде. Ощущения отвратительные, хотя после десятка переходов уже не так страшно и больно. Может быть, играет роль привыкание, а может, чем чаще, тем боль слабее и слабее.
Я послал лошадей вперед и в очередной раз понаблюдал занимательное зрелище, когда в дыре исчезает фургон. Никогда не спрашивал, но больше чем уверен, если Вожак не удержит дыру, пока мы не пройдем, может оказаться, что части тел и фургона окажутся по разные стороны. Там — за сотни километров — головы, здесь — задняя часть. Вряд ли это будет приятное зрелище.
На другой стороне солнечный свет ударил по глазам, и я резко остановил фургон, натянув поводья и взявшись за приготовленную заранее винтовку. Остроухий и Серая спрыгнули сзади в разные стороны и моментально исчезли. Нас должны встречать, но приготовиться к любому развитию событий надо. Кто ленив и теряет бдительность, долго не живет.
С негромким хлопком дыра исчезла, и дороги назад больше не было.
Слева от меня находился небольшой лесок, откуда несло смертью и запахом жареного мяса. Это были очень старые, но от этого не менее неприятные запахи. Входить в этот лес не стоило. А вокруг находились заросшие кустарником холмы, и было холодно, очень холодно. Снег почти сошел, но местами еще оставались небольшие белые проплешины. С одного из этих холмов к нам приближался всадник.
Метрах в тридцати от меня с земли поднялась Красотка и демонстративно зевнула, показывая клыки. Еще мгновение назад я ее не видел, только ощущал запах. Она показала, что знает наездника. Тут уж я понял, кто к нам направляется, и немного позже ясно разглядел Черепаху.
Волков я тоже не видел, хотя нюхом чувствовал, что Серая лежит в полной готовности слева, а Остроухий справа от фургона. Прятаться младшие братья и сестры умели прекрасно даже на таком открытом месте.
— Вижу тебя, дважды рожденный, — сказала она, спрыгивая с коня.
— Вижу тебя, паук, — в тон ей сообщил я. — Вожак сказал, ты лучше знаешь, что здесь происходит. Я всегда внимательно тебя выслушаю.
Ее лицо осталось невозмутимым, но сквозь щиты я почувствовал злость.
— Только выслушаешь?
— Я не бросаю тебе вызов и готов подчиниться ради блага Клана. Ты же знаешь, в походе есть только один вождь. Но тогда выбери, кто ты — паук или воин. Если паук — бойцы подчиняются мне.
К нам подъехали еще двое всадников, и за моей спиной моментально появились волки в качестве поддержки и демонстрации защиты. Красотка так и сидела в стороне, делая вид, что происходящее ее не касается.
— Позвольте представить вам, — заговорила по-русски Черепаха, — это Живой, род Медведей, семейство Гризли со скал, из Клана Пятипалых. А это, — показала она на вновь прибывших, — Рафик и Лена из рода славян, семейства Каримовых. Союзного семейства, — подчеркнуто сказала она.
Лена была очень маленькой и выглядела моложе моего представления о ней лет на пять. С курносым носом и коротко стриженными каштановыми волосами и вполне физически в форме. Явно привыкла к тяжелой работе и длинным переходам. Больше всего она была похожа на низкорослую самку примата, но второй тени у нее не было.
А вот Рафика я помнил прекрасно. Хотя «помнил» — очень неточное слово. Вожак совершенно случайно наградил меня массой информации. Из-за этой случайности она была странными кусками, которые я получил из его памяти. То есть были вещи, которые я помнил, но память была не моя. А некоторые вроде должен был знать, но почему-то не помнил совершенно. Со временем удалось разложить чужие воспоминания по отдельным полочкам, но некоторые моменты я по-прежнему воспринимал эмоционально, так, как будто это касалось меня. Его родителей и сестру, его друзей и врагов.
Рафика я помнил таким, каким он был в армии. Он не особо изменился, только вроде как заматерел и воспринимался совершенно так же.
— Позвольте представить — Остроухий и Серая, род Волков, из Клана Пятипалых, — автоматически сказал я, пытаясь мысленно разобраться, где кончается внушение от Вожака, а где мое собственное отношение.
Они подошли и с интересом обнюхали новых знакомых.
— Мави нам всем представлять не надо, а они такие же, — сообщила Черепаха.
— Вы уж извините, — сказала Лена, — если я что-то порчу, но формальное представление закончено? Тогда надо двигаться.
Я просигналил волкам и залез в фургон, устроившись на передке. Лена села рядом, и в кузов моментально запрыгнула Красотка. Рафик пристроился сзади, в качестве конной охраны, а Черепаха с волками ушли вперед.
Некоторое время мы молчали, глядя на дорогу, потом Лена спросила:
— Я не поняла, что вы говорили вначале, но выглядело это так, как будто вы выясняли отношения.
— Что, так заметно? Мы выясняли подчиненность… Я, по вашим понятиям, боевик, а она… хм… заместитель командира по административным и хозяйственным делам. Это разные ведомства. Я сказал, что впрямую она мне приказывать не может, но, если убедит в правильности своего решения, а она знает больше меня про Зону, то я подчинюсь. А остальные, — добавил после паузы, — получают приказы от меня.
— Ты хорошо говоришь по-русски.
— Да уж.
Сзади раздалось явно насмешливое мурчание.
— Что, я опять сказала что-то не то?
— Все нормально… Просто у нас есть такие специалисты, которые могут взять что-то от тебя и передать другому. Не навыки, что даются от рождения — вроде быстрее бегать, дальше прыгать, — а знания. Ну к примеру, если я умею лечить лошадей, можно взять мои знания, чему я учился много лет, и передать тебе точь-в-точь. Если не тренировать себя и не заниматься делом, все это очень быстро испаряется из головы, но если постоянно упражняться, знания становятся твоими навсегда. Это очень сложно и умеют немногие, но иногда такое делают, когда у человека нет ученика или наследника. Только надо добровольное согласие обязательно, иначе можно доиграться до шизофрении. Зверь, в смысле Алексей, дал мне знание языка. Так что если я хорошо говорю по-русски — это значит, что он хорошо говорил. И словарный запас у меня точно такой же. Если он какого-то слова не знал, значит, и я его не знаю.
