она подбирает валяющийся под ногами оставленный самодельной однозарядный пистолет и целится в Канцлера. Щелчок, выстрел и снаряд отправляется по траектории прямо в голову повелителя. Секундная реакция и пуля предательски вязнет в металлической ладони Примас-искупителя, которая выбила сноп искр в паре сантиметров от Канцлера.
- Я тебя ещё достану, тиран! – кричит с яростью дама и спрыгивает с трибуны и возвышения, убегая к выходу, который оставили её сторонники; она всё ещё хочет жить и проводя жизнь в правлении над людьми.
- Оружие мне! – в повелительном тоне кличет Канцлер.
Солдат кидает императору энергетическую винтовку, и тот её ловит цепкими пальцами, за мгновение, возведя в боевое состояние. Секунда и стрекочущий оранжевый луч озаряет местность, хищной стрелой ударяя в ногу княжны. Девушка заверещала и упала на гранит, разбив нос. Захлебываясь соплями и кровью мятежница увидела, как последнего её соратника разорвал снаряд пушки Преторианца, разукрасив его кровью и мертвенно-белый мрамор.
Данте пытается встать, но боль заставляет его сидеть. Всё же с помощью друзей он поднимается и видит лик повелителя Рейха – это сапфировые глаза, которых пламенеет огонь истинного безумия, от которого охота спрятаться, бледная кожа и тёмные губы. Все черты лица выражают какую-то надменность в нём, самовозвеличивание в гранях лица так и читается.
- Ты как парень? – обхватывая здоровое плечо Данте кожаной перчаткой, по-отечески спрашивает Канцлер.
- В порядке, господин Император, – сквозь боль отвечает сиракузец.
- Как тебя зовут?
- Данте, господин, – терпя боль, почтенно отвечает юноша. – Данте Валерон.
Все, кто стоит рядом впали в исступление от такого разговора. Редко, когда Канцлер позволял себе говорить с обычными солдатами, поле своего возвышения в императоры. А тем временем, понимая всеобщее удивление, Канцлер спокойно продолжил:
- Данте, сегодня ты поступил отважно, засим награждаю тебя почётным орденом магистра государственного почёта. Джузеппе Проксим гордился бы твоим поступком, помяни Господь его праведную душу. – Рука Канцлера соскользнула с плеча, пихнула парня.
В ложу входит один из бойцов и почтенно докладывает, приковывая к себе внимание:
- Господин император, периметр в безопасности, ожидаем дальнейших приказаний.
- Так как не все сицилийцы готовы пойти против нас, я буду милостив, - рука Канцлера вытянулась, и указательный палец ткнул в сторону стонущей девушки в сером платье и мужчины, растерзанного княжной, - и те двое тому доказательство. Отправьте к представителям Западной коммуны и Республики моих послов с ультиматумом – либо они добровольно сложат оружие, освободят оставшиеся города и станут слугами Империи, либо погибнут. Мятежников казнить на главных площадях крупных городов, в назидание сопротивляющимся. Ах да, - губы Канцлера тронула улыбка безумия, - посадите в клетку княжну и несите её как боевое знамя в каждый город, который подумает бунтовать, – сквозь шум говора, гула всеобщей суматохи можно было расслышать, как с языка Канцлера слетело безумное шипение. – Сицилия будет моя.
[1] Империал Экклесиас – имперская религиозная организация, восстановленная по образу католической церкви докризисной эпохи.
[2] Mai! No! – новосиц. – «Никогда! Нет!»
Неделей позже. Вечер.
Воздух прохладен и свеж, но не холоден. Ветра порывы слабо трепещут десяток чёрных флагов, которые поставлены по пять штук в дорожку, на которых красуется двуглавый готический орёл, хищным взором наблюдающий за происходящей процессией. Солнце медленно уходит в закат и на фоне него базальтовая гробница сияет подобно тёмному бриллианту, инкрустирована в дорогое украшение. Только в роли украшения выступает сам огромный остров, получивший издревле название Сицилия, и гробница будет являть собой воплощение долга, чести и мужества, что дороже всяких бриллиантов, которые и привели к победе Империю Рейх.
У места захоронения, расположившегося возле берега, на пологом склоне, выстроилась целая процессия в траурных костюмах. Чёрные брюки, уходят под такого же цвета кожаные сапоги, начищенные до такой степени, что в них сияет свет уходящего солнца. Торс покрывают рубашки и у кого-то длинные пиджаки, у кого-то жилетки, у кого-то жакеты и только один единственный человек решил не расставаться с кожаным плащом.
Глаза Канцлера, отражавшие суть морской глубины и бесчеловечности бродили сапфировым взглядом по толпе, стоявшей по обеим сторонам возле имитируемой дорожки, ведущий в центральный вход гробницы. Тут все: и Верховный Отец, который готовится читать заупокойные молитвы, и Верховный Судья со своими десятью помощниками, и Лорд-Магистрариус, окружённый шестнадцатью министрами, отхаркивающий кровь в платок и вот-вот должен покинуть этот грешный мир. Рядом с ним два человека – высокий мужчина, с лисьей ухмылкой и надменными чертами лица и среднего роста паренёк, с довольно обыденным образом лица и светлыми волосами до плеча.
- Кто это там? – кратко и в полголоса обращается Канцлер к слуге. – Мицелий, вон, там, возле Лорд-Магистрариуса.
Мужчина, с лёгкой сединой в волосах и чуть-чуть морщинистым простодушным лицом навострят взгляд туда, куда указал Канцлер и почтительно, но так же тихо, выдаёт ответ:
- Господин Император, тот, кто со светлыми волосами Казимир Фалько, ведущий докладчик Имперор Магистратос. А другой парень – Рафаэль Ландино, Министерский Консул.
- Спасибо, Мицелий, – быстро отвечает Император, подмечая в светловолосом парне некую особенность.
Канцлер продолжил осматривать собравшуюся толпу. Тут так же присутствует и Данте, на плечи которому недавно свалилась целая «гора» власти командира Хоругвии. Но по наставлению повелителя Рейха его включили в совет управления «Утренними тенями». Теперь он соруководит оставшейся частицей подразделения. И опасения, которые вызывают неопытность, молодость и возможная инфантильность парня, продолжают поедать некоторых министров и генералов, знающих об истории «теней», но не самого Канцлера.
- Господин Император, – звучит сзади тихое воззвание, заставляющее обернуться владыку.
- Что вы хотите? – спрашивает повелитель у человека в чёрной офицерской траурной военной форме, который склонил голову.
- У меня вызывают опасения насчёт вашего назначения на пост командира «Утренних теней».
Канцлер рад был ответить сейчас, но речь оборвалась затянувшимся песнопением владыки Церкви. У дорожки, умащённой камнем, выстроились священники, по три с каждой стороны и распевают похоронные церковные гимны и литании, под громогласный бас Верховного Отца. Шесть человек в чёрных одеждах несут гроб покойного «Первоначального крестоносца». Поверх последнего ложа слегка колышется от ветра флаг Рейха, накрывший дубовую крышку.
- Жаль его, – говорит себе под нос Канцлер.
Шестеро человек, под церковные песнопения и похоронные литании несут, закрытый гроб Джузеппе Проксима.
- Помяни Господи раба Твоего во
