– Чистый, – сказал Малачай. Он проверил даже складки ткани в нижней части закатанных штанов, где можно было спрятать разве что короткое шило. Не зря я снял перчатки – ничего бы не вышло, только сильнее насторожил бы их.
Малачай отошел, встал рядом с Шакалом, оба нацелили на меня оружие.
– Поговорить, значит, с Норой хочешь, – задумчиво произнес Шакал.
– У вас товар, у нас купец, – я опустил руки. – То есть это я – купец, а товар – Травник. Осталось определиться с ценой.
Шакал что-то негромко сказал второму, и тот, обойдя меня по большой дуге, чтобы не перекрывать напарнику сектор обстрела, подошел к двери. Постучал – три коротких, два длинных, два коротких, – я не смотрел в ту сторону, но услышал, как лязгнула ставенка. Донесся тихий голос Малачая, ему ответили. Снова лязг, скрип – двери открылись. Шакал качнул стволом:
– Добро пожаловать, дорогой гость.
Направляясь к двери, я получше разглядел третьего человека, засевшего в трещине на склоне. Он приподнялся за кустиками, проросшими в расщелине, и наблюдал за мной. Свет туда почти не доходил, но мне показалось, что и у него в руках «Вепрь». Точно Рапалыч цыган снабжает. Золотой старик, гений барыжничества. Что ж он бедный такой? Пропивает все, алкоголик старый.
За дверью был коридор с низким сводом и плотно пригнанными досками на полу. Там нас встретили двое с автоматами, оглядели внимательно и после кивка Шакала посторонились, пропуская дальше. Они остались у входа, а Шакал с Малачаем повели меня дальше, первый шагал сзади, второй – впереди.
Коридор трижды раздваивался, несколько раз круто изгибался, и я быстро потерял направление. Навстречу постоянно шел сквозняк – черт знает, как хозяева организовали тут вентиляцию, может, к поверхности идут дыры, какие-то естественные шахты, откуда поступает свежий воздух? Мы миновали несколько занавешенных мешковиной нор, из которых доносились голоса, смех, а из одной – женские стоны; прошли мимо круто уходящего вниз лаза, из глубины которого лился тусклый, неприятный свет, будто там мерцала плесень или какая-то гниль. Лестница с вырытыми в земле ступенями, полутемная пещера, снова коридор… наконец, оказались в тупике. Очередной туннель закончился железной дверью, точь-в-точь как та, что на входе, со ставенкой и решеткой. Шакал скомандовал:
– К стене лицом, охотник. Руки подними.
Возражать я снова не стал. Малачай встал у меня за спиной, а Шакал прикладом постучал по ставне. Ему открыли, не задавая вопросов, цыган шагнул в проем, прикрыл дверь за собой. Не было его довольно долго – я устал держать руки над головой и опустил их. Малачай за спиной шевельнулся, мне показалось, он собирается что-то сказать, но цыган промолчал. Из глубин Норавейника донесся приглушенный крик, потом топот ног… звуки ударов… стон… Снова стало тихо. Зазвучали глухие, неразборчивые голоса – по-моему, несколько человек шли совсем рядом, за стеной коридора. Шаги с голосами стихли, и наконец дверь открылась.
– У него точно нигде перо не запрятано? – спросил выглянувший Шакал.
– Чистый он, – повторил Малачай.
– Входи, охотник.
Через короткий холл мы попали в комнату, где пол был устлан ковром из шкур. Шкуры были и на стенах, и даже на потолке. И на низком диване, куда меня толкнул Шакал. Сам он встал рядом, опустив обрез стволом к полу, поставил ногу в сапоге на край дивана, навис надо мной. Знаю я этот прием, Миша рассказывал – если тебя хотят морально подавить, подчинить, то сажают на что-то низкое, а собеседник стоит или сидит на чем-то более высоком…
Вот только женщине, которая вошла в комнату, трудно было казаться выше кого-либо, помимо ребенка. Метр шестьдесят, прикинул я, вряд ли больше. Острый подбородок, длинный нос, лицо сухое и какое-то черствое, глаз закрыт повязкой. Одета в шаровары и рубаху, как у Шакала, но вместо сапог мокасины. И вместо кушака – нормальный ремень, на котором висит кожаный мешочек.
Нора прошла мимо дивана и стоящего рядом низкого столика, на котором горел керосиновый светильник, присела на край стола передо мной, подсунула пальцы под бедра, подалась вперед и окинула меня взглядом с ног до головы.
– Ты пришел один, без денег и старика, – негромко произнесла она. – Пришел за Травником. Он прятался у меня, но когда пхуро Рапалыч все рассказал, мои люди взяли его. Заперли. Теперь убеди меня, почему я должна отдать его, вместо того чтобы убить тебя.
* * *
Я развел руками и повторил:
– Одиннадцать тысяч – больше нет. У меня всей бригады – шесть человек. Ты когда-нибудь видела, чтобы такие деньги водились у небольших банд?
– Шесть? – повторила Нора.
Рапалыч сказал ей про троих, я говорю о шестерых… вот пусть и гадает, кто врет и сколько у меня реально людей.
– Шестеро, не считая меня, – пояснил я. – Тысячу оставлю себе. На расходы, плюс нам как-то надо еще из Чума сваливать… Может, придется охрану подкупать. Увидим. В общем, тысячу оставляю, десять плачу тебе за Травника. Он жив, невредим?
Она молча глядела на меня. Глаз, не спрятанный под повязкой, был темным и выпуклым, будто черный шарик, вставленный в глазницу. И лицо это сухое, непроницаемое… Какая-то змея, а не цыганка. Даже хуже, чем тогда с Птахой, – вообще не разобрать, что у нее на уме. Я с некоторой ностальгией припомнил майора Шульгина. Вот был нормальный мужик. Понятный, простой враг, цели ясны, как с ним себя вести – никаких вопросов. А с этими цыганами мутант ногу сломит.
– Зачем тебе Травник? – спросила она.
К вопросу я был готов, конечно. Ответил сразу:
– Он знал моего отца. Тот пропал, я его ищу. Травник с ним дружил еще в Крае. Это… – я пожал плечами, как бы немного смущенный тем, что собирался произнести, – зов крови.
Кровавый Ночной Шакал убрал ногу с края дивана, распрямил спину и пробормотал что-то. Я кинул взгляд через плечо – Малачай торчал у дверей с «Вепрем» наготове. Стережет, не расслабляется.
– Где пхуро? – спросила цыганка.
Пхуро – это что по-ихнему значит? Уважаемые? Аксакал? Нет, вряд ли бы они так Рапалыча называли, скорее уж «доходяга». Или просто «старик».
– Он у моих людей, – произнес я осторожно. Черт знает, как хозяева Норавейника к нему относятся, может, он им душевно близок и вообще дорог.
– Живой?
– Живой. А зачем мне его убивать? Получишь своего пхуро назад вместе с деньгами за Травника.
Нора соскользнула с края стола, на котором просидела во время всего разговора, обошла его и уселась на стул позади. Уперлась в столешницу острыми локтями, подбородок поставила на костлявые кулаки. Поразмыслила немного, поправила повязку на глазу и заговорила:
– Может, у тебя денег гораздо больше. Может, и столько нет, и ты подлянку готовишь. Я не знаю. Да и зачем мне… Я вот что сделаю: тебя здесь оставлю. В кандалы – и запру по соседству с Травником. Стану ждать, когда твои люди объявятся с новым предложением или с претензиями. Но не просто ждать. Кину клич по городу, чтоб искали троих. Или если вы старика уже закопали, то двоих: мелкого парня, который подсел на смолу, и мордатого с глазами навыкате.
