— Тогда бы я тебе советы давал! — озабоченность со Славки моментально слетела и он широко ухмыльнулся.
— Балаболка, — проворчал Саблин, сердиться на Славку было решительно невозможно. — Ну, докладай. Чего приперся?
— Тебя завтра выписывают?
— Размечтался! — усмехнулся Виктор. — Даже если это и так, то я не признаюсь. Так что рассказывайте, вьюноша о своих печалях. Я вам посочувствую.
— Ну тебя же выпишут? — настороженно спросил Слава. — Когда?
— Не знаю, — Виктор флегматично пожал плечами. — Ты же знаешь Синицына… с моим здоровьем я должен был умереть еще до рождения… Излагай.
— Шубин, мудак, сегодня на построении полчаса порол. Потом объявил, что сегодня у третьей эскадрильи будет приниматься зачет на знание материальной части истребителя. Комиссию назначил…
— Какой чудесный ход! — восхитился Виктор. — Макаренко отдыхает! Улитка за самолетами, а ты на эскадрилью, да? Растут люди! Это тебе не коров по взлетке гонять. Ну, так чего ты от меня хочешь?
Ларин угрюмо засопел.
— Голуба моя, — ласково пропел Саблин, — то, что тебя Шубин во все дыры сейчас сношает, я и так знаю. На этот случай умные люди используют вазелин и я таки готов одолжить тебе баночку. Просто расслабься и получай удовольствие…
— Не смешно, — огрызнулся Ларин. — Ты мне скажи лучше, что с Рябченко делать? Сегодня летали шестеркой, с "фоккерами" схлестнулись. А он, козел, бросил все, давай за одним немчиком гоняться. Гонял, пока не сбил. А на разборе я еще крайний остался. Шубин – собака бешеная и слушать не хочет…
— Растешь! — одобрительно протянул Виктор. — Растешь! Уже за советом пришел. Глядишь, через полгода и сам думать начнешь. А все твой любимый Шубин, который собака бешеная! Заботится о тебе, учит, здоровье тратит! Сколько он с тобой возится? Полгода? Хе-хе, полгода не вынимая… Я бы так не смог!
— Да хватит тебе! — взорвался Славка. — У меня голова сейчас взорвется, а тебе все хаханьки…
— Ну а как иначе? Ты сейчас как та стрекоза из басни, хе-хе. И это вовсе не хаханьки, а можно сказать аванс в твой адрес. Потому что, как только я вернусь в эскадрилью, то в тот же день Шубин будет сношать уже меня. За все косяки, которые ты успеешь натворить. Или, если мне повезет, то Улитку. Это кто из нас раньше в полку появится…
Ларин обиженно поджал губы.
— Не дуйся, голуба. Шубина тоже можно понять, его тоже сношают. А уж как нашего комдива дерут! У-у-у. Тебя от такого давно бы порвало, как того хомяка.
— А как же сегодня-то быть? — спросил Славка.
— Ты прямо как маленький, — ответил Виктор. — Надо выполнять приказ! Берешь техописание и начинаешь гонять личный состав. И контролируешь, чтобы не спали над книжкой, а когда комиссия тебя вздрючит, а она тебя вздрючит, ты поймешь, что личный состав надо любить как жену. Это значит ежедневно, и желательно пару раз за день. А с Колькой еще проще. Просто его надо постоянно бить по голове, толстой палкой. Ему так доходит быстрее. Если палку жалко, то поставь ведомым к Острякову. Сразу шелковым станет…
Ларин опечалился.
— А ты думал, — засмеялся Саблин. — Это тебе не шашкой в кабине махать, подолы девкам задирая. Через это все прошли, один ты у нас… одаренный. Ты лучше скажи мне, кто сегодня в БАО дежурный? Ромашев? Слушай, если увидишь, скажешь ему, чтобы в бане огонька поддали. Пойду, искупаюсь, а то эти таблетки уже в мясо впитались…
…За стеной гомонили соседи. Изредка их голоса взрывались смехом, изредка замолкали, и тогда было слышно, как где-то далеко лает собака. Фитиль затрещал и огонек керосинки заметался, бросая на потрепанные листы тени. Виктор вздохнул, перевернул очередную, выстраданную страницу и скривился. Год 1956 радовал всего двумя строчками:
— восстание в Венгрии (вроде летом, подавлено);
— Суэцкий кризис (Египет, Насер).
Больше по этому году он не помнил ничего и это удручало. Вот по соседнему – 57-му сумел навспоминать почти на полстраницы: и Кубинскую революцию, и отставку Жукова, сдачу первого квартала хрущевок (смотрел когда-то передачу по телевизору, вот и запомнил), ну, и самое главное, полет советского спутника. А пятьдесят шестой был плохой год, скудный. Хуже всего то, что таких годов, было больше всего.
Он почесал карандашом голову, и рядом со спутником, в скобочках, дописал: "Сергей Павлович Королев".
Пришла Таня, принесла с печи нагретую воду. Недовольно поглядев на уткнувшегося в тетрадь Виктора, достала из-под кровати тазик звякнула им об пол. Огородила простыней угол комнатушки, захлюпала водой, зафыркала, вытираясь полотенцем. Потом заскрипела пружинами кровати, спросила, подчеркивая недовольно:
— Долго собираешься полуночничать? Или эта тетрадка тебе важнее всего?
Пришлось покориться. Виктор хоть и имел крайне скудный семейный опыт, но сейчас сразу понял, что лучше закругляться.
— Ты странный стал, — Таня все же решила выплеснуть свое раздражение. — Ну, после этого случая на охоте. Молчишь все время, о чем-то думаешь. Когда не думаешь – пишешь. Хоть бы рассказал, почитать дал. Я же тебе не чужая… вроде…
— Меньше знаешь – крепче спишь! — он улегся в постель и подгреб девушку к себе. Однако она обиженно отстранилась и отодвинувшись на край кровати, отвернулась к стенке.
Тогда Виктор достал папиросы, не вставая с кровати, закурил. Таня засопела громче – курение она не одобряла, а вот такое, демонстрационное, в комнате, да еще и в кровати вообще выходило за рамки. Она уже готова была взорваться серией упреков и придирок, но Виктор ее опередил.
— Тетрадку эту Хрущеву передашь. Ну, если я вдруг того… не вернусь…
— Что значит, не вернусь? — моментально откликнулась Таня. — Ты же обещал!
— Ну… — заготовленный план разговора полетел к чертям. — Мало ли. Иванов, похоже, вообще собирался жить вечно. А видишь, как получилось…
— Ты не Иванов, — отрезала девушка. — И ты мне обещал! Забыл?
Он замолчал, терзая мундштук папиросы и рассматривая полутьму противоположной стены. Увы, никаких подсказок и букв на серой поверхности не проступило.
— Вот! — Виктор зажег лампу и достал из планшета тетрадь. — Читай! Это мои воспоминания о будущем, — и он мрачно усмехнулся.
Она несколько минут вчитываясь перелистывая изрядно почерканные страницы, потом округлила глаза:
— Это правда?
Виктор увидел, что лист был озаглавлен годом "1953".
— Ага, — буркнул он. — Поэтому и передашь ее в пятьдесят третьем, Хрущеву.
— А почему не сейчас, — голос у нее дрогнул. — Почему не Сталину.
— Говори тише, — зашипел он. — Ты же взрослый человек, сама понимаешь. Сталин умрет в марте, потом Берию расстреляют. Потом развенчание культа личности. Ты понимаешь, что если это сейчас просочится то я, ты… да полполка исчезнет. Там, наверху, там не ангелы, там люди. Там мало в тетрадке, но кому-то и этого за глаза хватит…
