Ознакомительная версия.
Хлопнула дверь. На пороге появился силуэт, мирно попыхивающий самокруткой.
– Хорош прятаться, – голос показался не молодым, но и не дряхлым, – выходите. Оба. И ты, и твоя зверюга.
Вот такие дела, полоскать твои подгузники.
* * *Свет от керосиновой лампы мягко струился желтым янтарем. Фитиль потрескивал как-то особо уютно. Морхольд, облизав и отложив ложку, степенно хлебал чай. По-купечески, из блюдца. Не смог отказать себе в такой дурости.
Травяной сбор из легко угаданных шиповника, смородины, земляники, чуть зверобоя и мелиссы, шел хорошо. Особенно под медок. Медок удивил особо, оказавшись цветочным. Пчелами, нормальными и хозяйственными, никого не удивишь, это верно. А вот откуда взялись эти самые нормальные полевые цветы? Не гречиха?
Да и вообще… многое в доме удивляло.
Чистота и уют, давно не свойственные миру. Одинаковые занавески на окнах, длинные, фабричные, интересного сочетания цветов: лиловые и зеленые. Вместе с ровными белыми стенами гостиной – да-да, именно гостиной, – они создавали непередаваемый ансамбль. Морхольд сидел и тихонько удивлялся своему удивлению еще больше.
На полу лежал светлый ламинат. Этот материал он уже и не помнил, а тот лежал. Как новый. Чистый и даже отблескивающий в свете керосинки. Окажись в доме хозяйка, Морхольду было бы стыдно за грязные ноги и онучи, оставленные вместе в ботинками в сенях. Тоже, само собой, чистых.
Но, во-первых, хозяйки не оказалось. А во-вторых, хозяин сразу отправил его в душевую, располагавшуюся за сенями. Отмытый и довольный Морхольд получил свежую пару теплого армейского белья – пусть и старого, как отходы мамонта, образца. Пресловутую «вошебазу», то есть самую настоящую зимнюю «белку». И, кроме этого сухого и пахнущего только лежалым счастья, хозяин одарил его неношеными шерстяными носками.
Хозяин… хозяин. Стало ясно, что он именно тот, кого боялась вся округа. Включая бандитов, зверье и, вероятнее всего, самого Клыча.
Чуть старше Морхольда, на неуловимые лет пять – десять. Высокий, крепкий, с коротким ежиком волос и внимательными глазами. Несколько шрамов на лице и бездна спокойной уверенности. Такой, что Морхольду оставалось только сыто рыгнуть после ужина и честно рассказать о цели визита и собственных планах. Которые, к слову, включали выбивание правды именно из мужика напротив. Он-то, кстати, чай пил из обычной кружки, с ручкой, обвязанной нитками.
Чай парил, мед сладко пах, хозяин молча пил и внимательно смотрел то на кота, спящего в углу, то на Морхольда. А тот, сочно причмокивая, с присвистом хлебал из блюдца и не знал с чего начать. И косился на СКС, висящий сбоку от хозяина. Странно, но оружие никак не нарушало уюта комнаты.
– Давай упрощу тебе задачу, – хозяин отрезал кусок сот и протянул Морхольду, – ты как к такому предложению?
– Так заметно, что меня что-то гложет и не могу это высказать?
– Прямо в точку, – тот усмехнулся, – лучше и не скажешь.
– Ну… если оно так, то только «за».
Тот кивнул.
– Для начала, гостюшка, ты б представился. Понимаю, недосуг, усталость и все такое… но?
Морхольд усмехнулся в ответ:
– Прошу прощения, утомился.
– Кто бы сомневался. На дворе-то, чать, не благословенный две тысячи восьмой. Это тогда было хорошо. Евро сорок, доллар тридцать, нанотехнологии, маршрутные такси, первые айфоны и вообще – тишь, гладь и божья благодать.
– Действительно. Меня зовут Морхольд.
– Интересное имя. Валлийское, кажется? Вроде бы упоминалось в «Тристане и Изольде»?
– Радует общение с образованным человеком. Гляжу на вас и так и вижу очами души своей диплом о высшем. И почему-то звезды на погонах в придачу.
– Да чего только не бывает, особенно в прошлом.
– Ну, так…
– Кто слишком много такает, тому в рот птичка какает, – хозяин отхлебнул из кружки, – слышали, наверное?
– Великолепная книга за авторством Франсуа Рабле. Из главы о детстве Гаргантюа, если память не изменяет?
– В наши-то с вами времена общение с человеком, не чуравшимся в прошлом чтения классика французской литературы, да и мировой в целом, – великая радость.
– Ну, старик Рабле умел радовать неожиданными перлами в своем панегрике, эт точно, – Морхольд надул щеки и, прихлюпнув, допил чай. – А как вас величать?
– Хм… – хозяин открыл жестяной портсигар, советский, с выдавленной охотничьей собакой, предложил угощаться, – а зовите меня, пожалуй, Егерь… Хотя нет, это имя для того, кто давным-давно ушел. Можно сказать, стал призраком. Зовите Лесником.
– Удивительно незнакомое имя. Оба.
– Взаимно, земляк.
Морхольд удивленно посмотрел на него.
– И не спрашивай, не поймешь. Родились мы с тобой в одном городе. Том самом, бывшим когда-то очень радостным. Откуда ты и добрался сюда.
Удивляться этому уже не хотелось.
– Может быть… земляк, ты тогда знаешь, зачем приперся к тебе?
Лесник пожал плечами.
– Знаю. Бери сигарету, Морхольд. Угощайся…
– А, не курим… – Морхольд взял самокрутку, сделанную с помощью машинки и тоненько хрустнувшую всамделишней папиросной бумагой.
– Добалагурим, не переживай. Да и никто из нас двоих не Цезарь.
– Любишь «Обелиск»?
– А как его не любить? Соляры для генератора нет, так бы включил.
– Странно, что нет.
– Появится. На, читай. Тебе оставила твоя девочка.
На стол лег вырванный из записной книжки листок. Морхольд затаил дыхание, увидев написанное. Координаты. Простые географические координаты.
– Это далеко, – Лесник закурил, – очень. На юге.
Морхольд сглотнул. Но как?
– Они пришли позавчера. Девочка, девушка и парень-башкир. – Егерь постучал пальцами по столу. – Жалко девушку. Мало того, что с пальцами беда, так еще и дети Дагона подрали. Но я помог, пальцы скоро заработают.
– Рыболюды?
– В точку. Дойдут до него руки… правда, когда, не знаю. Развел, понимаешь, черт-те что на реке.
– Они…
– Они ушли сегодня утром. Двинулись в сторону Похвистнево. Дойдут, как мне думается. Очень уж паренек у них упорный. Да и девочка…
– Девочка чудо, – Морхольд облизал пересохшие губы, – просто чудо.
– Чудо, что ты смог сюда дойти. И выжить.
– Откуда знаешь? И кто ты такой, твою-то за ногу?!
– Я же сказал: твой земляк Лесник. Я местный… старожил.
– Да нет здесь таких старожилов, землячок, – Морхольд помотал головой, – не слышал про тебя. Никогда.
– Так ты не живешь здесь. Мотаешься где попало, а на родину не заманишь ни калачом, ни пряником. Стыдно тебе?
Он не ответил. Пожал плечами.
– А потом удивляешься, что чего-то не знаешь. Свой город надо любить.
– Ага.
– Ага, ага… – Лесник невесело усмехнулся. – Жаль, Таната нет. Он бы тебе все объяснил куда доходчивее.
Ознакомительная версия.
