Боцман хотел сказать еще что-то, но внутри у него булькнуло, струйка крови вытекла изо рта, и мой бывший верный помощник умер.
Если сейчас меня скрутит, то всё кончится. Нашпигуют болтами — и всё. Больше у колонистов не останется никаких надежд.
Отката не было. Хотя что-то во мне изменилось.
Осмыслить, что именно, я не успел.
Как хорошо все-таки, что Большой Хасса действительно большой. Вернее, был таким большим.
Все восемь болтов воткнулись в тело Боцмана. Некоторые даже пробили его насквозь, но не навылет. Все-таки маловато у «десятиногов» боевого опыта. Опытные не стали бы стрелять все сразу.
Спасибо тебе, кузнец Игорь Пунченко! Ничего лучше твоей шашки в данной ситуации я и пожелать не могу. Разве что самурайский меч…
Восьмерых «десятиногов» я положил в четыре хлёста. Они даже не успели подумать о защите. Да какая там защита! Неуклюжие разряженные арбалеты — против порхающего клинка? Смешно!
Остальные «гвардейцы» (их оставалось девятеро) повели себя по-разному. Шестеро — неправильно. То есть попытались меня подстрелить. Трое — вполне разумно. Побросали арбалеты и подняли руки. Этих я не убил. Вышиб ногой брус из петель и вытолкал их во двор впереди себя.
Напрасная предосторожность. Во дворе были друзья. Мишка и Лакомка. Они бросились ко мне на помощь, едва я начал действовать. Несмотря на мой приказ. Впрочем, я сам на их месте поступил бы так же.
Порадоваться победе я не успел.
Чудовищный рев ящера ударил по ушам.
Маххаим!!!
Их было множество! Десятки!
Проклятие! Никаких шансов. Я вспомнил детские косточки на капище оборотней и зарычал от ярости. Проклятые предатели! Если бы я мог — убил бы всех. Теперь все колонисты, женщины, дети — окажутся во власти тварей. И я ничего, совершенно ничего не могу сделать! Только погибнуть вместе с ними.
Плотина холодного равнодушия, которую воздвигла в моей душе эта планета, дала трещину. Чувства захлестнули меня, на мгновение лишив возможности внятно мыслить.
Я уже был готов остаться и принять бой. И с честью погибнуть, защищая доверившихся мне беспомощных людей…
Но Мишка вовремя толкнул меня плечом, и я вспомнил, кого мне следует спасать в первую очередь. И я взял себя в руки.
Первым делом я подумал о Говоркове. Его бы я, пожалуй, мог попробовать спасти. Но мне его не убедить. Он не оставит женщин. Предпочтет более легкий выход. Смерть.
Так что искать его я не буду. Да и некогда.
Очень удачно, что кузница примыкает к той стороне Крепости, которая обращена к реке. И здесь есть малые ворота.
Не раздумывая, я бросился к ним.
Ворота охраняли четверо «гвардейцев». То есть охраняли до бунта. Сейчас они с шутками-прибаутками впускали вовнутрь развеселую компанию «стражей порядка» — ребятишек с копьями и топориками.
Наше появление стало для них неприятным сюрпризом. А вот нас ждал сюрприз приятный: ни Маххаим, ни ящеров поблизости не оказалось. «Гвардейцев» снес таранный бросок Мишки. «Стражи порядка» успели увернуться, но были достаточно глупы, чтобы попытаться своими дурацкими топориками остановить нас с Лакомкой. Вернее, меня, потому что Лакомка двигалась следом. Глупость была наказана. Я очень спешил, потому что всей кожей чувствовал приближение Маххаим. Многих Маххаим. Никаких шансов устоять. Твари задавили бы меня одной только массой. Единственное спасение — оторваться от оборотней минимум на километр.
Мы с ходу бросились в реку. У меня не осталось Силы, чтобы сгенерировать «волну Пана», но лучше уж крокодилы, чем Маххаим.
Со стен Крепости нам вдогонку прилетело несколько стрел, но — мимо. Крокодилы решили с нами не связываться. Наверное, наше поведение показалось им нетипичным для дичи. Через пару минут — раньше, чем на берегу появился первый динозавр и, соответственно, первый Маххаим, — мы уже нырнули в заросли на той стороне реки.
Вот так, бесславно, я проиграл свою великую битву за власть над «неправильной» планетой.
Глава сорок четвертая
Мертвый город
Мы остановились, когда вернулась Марфа и «сообщила», что все Маххаим и ящеры, перебравшиеся через реку вслед за нами, в полном составе вернулись обратно к Крепости. Марфа считала не так, как люди (для нее десять цыплят были не десятью условными единицами, а именно десятью разными цыплятами), а зрительная память у птички великолепная, так что я мог не сомневаться, что в суматохе какая-то из тварей осталась незамеченной.
Почему оборотни вернулись — это вопрос. Выследить нас было бы нетрудно: там, где Мишка проламывался сквозь заросли, оставалась «просека» в метр шириной.
Но ломать голову, почему твари прекратили погоню, можно и не на бегу. К этому времени мы уже забрались в джунгли километров на десять. Я счел дистанцию достаточной, с облегчением объявил привал и отправил Лакомку на охоту. Нам всем следовало подкрепиться. Особенно Мишке, который, поработав «путепрокладчиком» больше двух часов, сразу повалился на землю, раскинув лапы и на полметра высунув язык.
Я уселся на травку и задумался.
Можно ли было предвидеть, что аборигены меня предадут? Наверняка можно. Знал ли я, что Боцман — жадная сволочь? Знал. Знал ли я, что он способен к предательству? Само собой. До того, как встать на мою сторону, Хасса играл за команду оборотней. Я предложил ему больший куш — и он стал играть за меня. Вот и всё. А я, дурак, решил, что он решил побороться за права человека. С чего это вдруг? Мало, что ли, он народу покрошил ради примитивной наживы, чертов предатель!
Хотя, почему — предатель? Это я опять — с мерками собственной морали. А у аборигенов мораль другая. Уж я бы мог догадаться. Сам же подпал под влияние здешнего мира, стал его частью. Устоявшиеся правила и холодный расчет. Нет здесь таких понятий, как честь и совесть. Или — есть? Взять хотя бы Меченую Рыбу. Ведь предупредил меня об опасности, хотя никакой выгоды от этого не получил. Значит, всё не так однозначно? Или исключение лишь подтверждает правило?
Так или иначе, но накопленная личная Сила почти иссякла, а о связи с Высшим, после сегодняшних убийств, можно забыть надолго. Хорошо хоть остатков Силы хватало, чтобы кое-как вникать в своих зверей (особенно хорошо я понимал Лакомку), но, выскочи на меня сейчас динозавр, вряд ли я сумел бы его отогнать.
Что ж, могло быть и хуже. Например, я мог попасть в лапы Маххаим. Лучший вариант в этом случае — это быстрая смерть. И для меня, и для моих зверушек.
Да нет, всё не так уж плохо. Мои земляки опять попали в плен, это верно. Но до моего появления их положение было не лучше. Или — лучше? Смотря как ими распорядятся Маххаим. Если раздадут людям, тогда ничего. А если — нет? Не дай бог! Особенно жаль было Михалыча, который был не просто человек, а свой. Одаренный. И он ведь пытался меня предупредить, что Боцману нельзя доверять безоглядно. А я, самоуверенный дурак, был уверен, что побитый когда-то пират больше не рискнет выступить против меня. Мне было очень стыдно. И страшно. Даже то, что ко мне возвращались человеческие чувства, не радовало. Каково теперь будет тем, кого я должен был защитить? Что с ними будет?
