Я хотел бы сказать тебе еще несколько слов, Ксодар, и поверь, не для того, чтобы оскорбить тебя снова, а для того, чтобы ты признал тот факт, что, пока мы живы, мы сами являемся господами нашей судьбы, мы, а не какой-нибудь бог!
Вот, смотри, Исса не поразила меня и не спасла своего верного Ксодара из рук "богохульника", который поносил ее божественную красоту! Нет, Ксодар, поверь, Исса — простая смертная. Только бы выбраться из ее лап, и она не сможет причинить нам вреда.
С твоими знаниями этой необыкновенной страны и моими знаниями внешнего мира, два таких бойца, как ты и я, можем пробить себе путь к свободе! Даже если бы мы умерли при этой попытке, разве память о нас не сохранится светлее, чем если бы мы оставались здесь, ожидая бесславной смерти раба? Разве лучше зависеть от жестокого, несправедливого произвола богини, как ты полагаешь, или смертной, как думаю я?
Сказав это, я поставил Ксодара на ноги и отпустил его. Он не возобновлял своего нападения и не ответил мне ни слова. Молча отошел он к скамейке и на несколько часов погрузился в раздумья.
Часы тоскливо текли. Вдруг я услышал легкий шум у дверей, ведущих в другие камеры, и, взглянув, увидел красного марсианского мальчика, пристально смотревшего на нас.
— Каор, — закричал я ему приветствие красных марсиан.
— Каор, — ответил он. — Что вы здесь делаете?
— По всей вероятности, ожидаем смерти, — ответил я, невесело улыбаясь.
Он улыбнулся бесстрашной улыбкой, полной очарования.
— Я тоже, — сказал он. — Моя смерть скоро наступит. Прошло уже около года с тех пор, как я взглянул на лучезарную красоту Иссы, и до сих пор удивляюсь, как это я не умер сразу при виде этого урода. А ее живот! Клянусь моим первым предком, во всей вселенной не было такой безобразной фигуры! Как они могут величать такое чудовище богиней вечной жизни, богиней смерти, матерью ближнего месяца и давать ей еще пятьдесят таких же невозможных титулов?
— Как ты попал сюда? — спросил я.
— Очень просто. Я залетел на одноместном разведчике далеко к югу, когда мне пришла неудачная мысль поискать мертвое озеро Корус, которое, по преданиям, лежит где-то у самого полюса. Вероятно, я унаследовал у своего отца страсть к приключениям, а также отсутствие чувства благовения. Я достиг уже полосы вечных льдов, когда пропеллер мой начал пошаливать, и я снизился, чтобы произвести починку. Не успел я оглянуться, как все небо почернело от аэропланов, и сотня этих перворожденных дьяволов спустилась и окружила меня. Они кинулись на меня с поднятыми мечами, но прежде, чем они со мной справились, они успели попробовать стали моего меча. Я так постоял за себя, что, наверное, это понравилось бы отцу, если бы он дожил до этого!
— Твой отец умер?
— Он умер раньше, чем я вылупился из яйца. Единственным горем моей жизни было то, что я не имел счастья знать его. А то моя жизнь была очень и очень счастливой. Теперь я только печалюсь о том, что моя мать будет оплакивать меня так, как она оплакивала отца в продолжении десяти лет.
— Кто был твоим отцом? — спросил я.
Он собирался ответить мне, но внешние двери нашей темницы открылись. Вошел дюжий стражник. Он приказал мальчику уйти на ночь в свою камеру и запер его.
— Исса желает, чтобы вы оба были заключены в одном отделении, — сказал стражник, вернувшись к нам в камеру, и, повернувшись ко мне, добавил:
— Этот негодный трус — твой раб. Он должен будет хорошенько служить тебе. Смотри, бей его, если он не будет подчиняться! Исса желает, чтобы ты придумывал для него самые большие унижения.
С этими словами он покинул нас.
Ксодар все еще сидел, закрыв руками лицо. Я подошел к нему и положил руку ему на плечо.
— Ксодар, — сказал я, — не бойся, я и не подумаю исполнять приказание Иссы. Ты храбрый человек, Ксодар. Конечно, если ты хочешь, чтобы тебя преследовали и унижали — дело твое. Но будь я на твоем месте, я бы защищал свое мужское достоинство и не боялся бы ничего.
— Я очень много думал, Джон Картер, — ответил он, — о том, что ты сказал мне несколько часов тому назад. Это были такие новые для меня мысли! Я сопоставил то, что ты мне сказал, и что мне тогда казалось кощунством, с тем, что я видел в своей прошлой жизни, и о чем даже не смел думать, страшась навлечь на себя гнев Иссы. Я верю теперь, что она — обманщица. Она такое же божество, как ты или я. Я готов даже признать, что перворожденные не более священны, чем святые жрецы, а святые жрецы, в свою очередь, не выше красных людей.
Вся наша религия основана на суеверии, обмане и лжи. Нас в продолжение веков держали в неведении те, которым это было выгодно. Они жили тем, что мы верили их россказням.
Я готов сбросить с себя оковы, которыми был опутан. Я готов вызвать на бой саму Иссу. Но к чему все это? Кто бы ни были перворожденные — боги ли, смертные ли, они во всяком случае сильная раса, и нам не вырваться из их рук. Нам нет спасения!
— Мой друг! Мне приходилось выходить благополучно из худших заключений в моей прошлой жизни, — ответил я. — Пока сердце бьется в груди, я не теряю надежды бежать с острова Шадор.
— Но мы не сможем даже убежать из четырех стен нашей темницы, — протестовал Ксодар. — Попробуй крепость стен — они как камень! Посмотри на их полированную поверхность — как взобраться по ней и перелезть?
Я улыбнулся.
— Это — совсем пустяки, Ксодар, — ответил я. — Я ручаюсь тебе, что вскарабкаюсь по стене и возьму тебя с собой, если ты поможешь мне своим знанием ваших обычаев и скажешь, когда лучше всего пытаться бежать. Ты сможешь провести меня до выхода из подземного царства на свежий воздух внешнего мира.
— Самое лучшее время для бегства — ночь. Ночью есть некоторый шанс на спасение: ночью военные корабли, крейсера и аэропланы охраняются небольшим числом часовых. Теперь ночь.
— Какая же ночь? — воскликнул я. — Ведь совсем не темно!
Он улыбнулся.
— Ты забываешь, одно, — сказал он, — мы находимся глубоко под поверхностью Марса. Солнечный свет не проникает сюда. Луна и звезды никогда не отражаются в водах Омина. Фосфорический свет, которым освещается эта огромная подземная пещера, излучается из скал, образующих ее свод. На Омине всегда одинаково светло, точно так же, как всегда одинакова сила волн, которые ты видишь: несмотря на безветрие, они вечно перекатываются. Но когда наверху наступает ночь — люди ложатся спать и здесь, несмотря на то, что свет остается тот же.
— Это затрудняет наше бегство, — сказал я и прибавил, пожав плечами. — Впрочем, какое удовольствие, скажи мне, сделать что-то легкое?
