— Что это за сборище? — спросил я его, — и чего они хотят от нас? Должны ли мы сражаться на потеху перворожденным, или нам предстоит испытать что-нибудь еще худшее?
— Это один из ежемесячных обрядов Иссы, — ответил мне мальчик. — Время, когда черные люди смывают грехи со своих душ в крови людей, пришедших из внешнего мира. Если случайно во время этих сражений оказывается убитым черный человек — это является уликой его неверности Иссе и считается смертным грехом, если же черный человек выживает в борьбе, то он освобождается от обвинения, которое он навлек на себя.
Формы борьбы бывают разные. Иногда против нас ставят, для участия в очистительном обряде, такое же количество черных людей, иногда число вдвое больше. Нас могут также заставить вступить в единоборство с диким зверем или каким-нибудь знаменитым черным воином.
— Ну, а если мы выходим из борьбы победителями, — спросил я, — тогда что — свобода?
Юноша рассмеялся.
— Ждите! Единственная свобода для нас — смерть. Никто из вступивших в царство перворожденных никогда не покидает его. Если мы окажемся искусными бойцами, то получим позволение сражаться часто. Если же мы слабые бойцы, то… — рассказчик только пожал плечами. — Впрочем, рано или поздно мы умрем на арене, — прибавил он.
— А ты часто сражался? — спросил я его.
— Очень часто, — вспыхнув от удовольствия, ответил он. — Это моя единственная радость. Меньше чем за год я отправил на тот свет несколько сотен черных дьяволов на этих обрядах Иссы. Моя мать очень гордилась бы мною, если бы только она знала, с какой честью я поддерживаю славу отца.
— Твой отец, наверно, был могучим воином, — сказал я. — В свое время я был знаком с большинством воинов Барсума; вероятно, я знал и его. Кто был твой отец?
— Мой отец…
— Идите же, идите! — раздался грубый голос стражника. — Марш на бойню!
Вслед за этими словами мы были грубо вытолкнуты на крутой спуск, ведший в расположенные далеко внизу клетки, из которых был выход прямо на арену. Амфитеатр, как и везде на Барсуме, был построен в обширной котловине. Только самые верхние места, образовавшие низкую стену вокруг воронки, возвышались над уровнем почвы. Сама же арена находилась значительно ниже поверхности. Под нижним ярусом мест для зрителей имелся ряд загороженных клеток, выходивших прямо на арену. В них то нас и загнали. К несчастью мой юный друг не оказался в одной клетке со мной.
Как раз напротив моей клетки возвышался трон Иссы. На нем на корточках, сгорбившись, сидела ужасная старушонка, окруженная сотней красавиц-рабынь, облаченных в роскошные уборы. Блестящие переливчатые ткани странного покроя образовывали как бы балдахин трона.
По четырем сторонам трона, в нескольких футах ниже его, выстроилась локоть в локоть стража из тяжело вооруженных солдат. Напротив этой группы находились высшие сановники этих мнимых небес — ярко-черные люди, усыпанные драгоценными камнями; лбы их были украшены золотыми обручами, знаками их достоинства.
По обеим сторонам трона расположились густые массы народа, заполнявшие снизу доверху весь амфитеатр. Женщин было столько же, сколько и мужчин. Все были одеты в доспехи удивительно художественной работы, с обозначением общественного положения и рода. При каждом черном было от одного до трех рабов — людей внешнего мира. Черные все "благородны", среди перворожденных простонародья нет. Самый последний солдат является богом и имеет прислуживающих ему рабов.
Перворожденные не несут никакой работы. Мужчины, правда, сражаются — это их священная привилегия и долг — сражаться и умереть за Иссу. Зато женщины ничего не делают — ровно ничего. Рабыни их моют, одевают и кормят. Есть даже такие, за которых рабыни говорят. Во время обряда я видел одну женщину, которая сидела с закрытыми глазами, а рабыня рассказывала ей о событиях, происходивших на арене.
Первой частью церемонии нынешнего дня было принесение жертвы Иссе. Эта жертва знаменовала собой кончину несчастных, которые за год до этого лицезрели божественную славу богини. Их было десять — блистательные красавицы из гордых дворов могущественных джеддаков и из храма святых жрецов. В течение года они служили в свите Иссы; сегодня они платили жизнью за эту божественную привилегию. Завтра они украсят собой столы придворных чиновников.
Девушек вывели на арену. За ними вышел громадный черный человек. Он тщательно их осмотрел, пощупал члены их тела и потыкал между ребрами. Затем, выбрав одну, он повел ее к трону Иссы и обратился к богине с несколькими словами, которых я не мог расслышать. Исса кивнула. Черный поднял руки над головой в знак приветствия, схватил девушку и потащил ее с арены через небольшую дверь, находившуюся под троном.
— Исса вкусно пообедает сегодня, — промолвил находившийся возле меня пленник.
— Что ты хочешь сказать? — спросил я.
— Это ее обед; старый Тэбис потащил ее на кухню. Разве ты не заметил, как он выбирал самый жирный и нежный кусок?
Я пробормотал проклятия по адресу чудовища, сидевшего напротив нас на пышном троне.
— Не кипятись, — увещевал меня мой сотоварищ. — Ты увидишь кое-что похуже этого, если проживешь хотя бы месяц среди перворожденных.
Я обернулся как раз в тот момент, когда решетка соседней клетки открылась и выпустила трех чудовищных белых обезьян, одним прыжком очутившихся на арене. Девушки в испуге сбились в кучу и замерли. Одна из них на коленях с мольбой простирала руки к Иссе, но чудовищное божество только слегка подалось вперед, предвкушая потешное зрелище, которое сейчас состоится. Обезьяны скоро высмотрели сбившихся в ужасе кучку девушек и бросились на них, испуская крики животного бешенства.
Мною овладел припадок дикой ярости. Жестокая подлость твари, злобный ум которой придумывал такие ужасные формы пыток, глубоко взволновали меня. Кровавый туман застлал мое зрение — тот туман, который всегда предвещал гибель моих врагов.
Сторож стоял, небрежно облокотившись у открытой двери клетки, в которую я был заключен. В самом деле, к чему решетка, только мешающая бедным жертвам броситься на арену, которая велением богов предназначалась быть их лобным местом!
Одним ударом черный страж был опрокинут на землю. Схватив его меч, я выпрыгнул на арену. Обезьяны уже почти подмяли под себя девушек, но для моих земных мускулов понадобилось всего несколько могучих прыжков, чтобы очутиться около них.
На миг в огромном амфитеатре воцарилось молчание, а затем раздался дикий вопль из клеток осужденных. Мой длинный меч с шумом описал в воздухе круг, и одна из больших белых обезьян, обезглавленная, растянулась у ног впавших в беспамятство девушек.
