Ознакомительная версия.
На эти вопросы обязательно нужно было найти ответ — он это нутром чуял! Однако, люди Азры тоже умели молчать. Сам же Главнокомандующий соратника Эйнера, видимо, не любил. Но беда в том, что Кузара он любил ещё меньше, и уж конечно, не стал бы с ним откровенничать. Однако, и не таился бы, если бы не имел на то причин. Чуть не час длился разговор. Кузар намеренно выстраивал его таким образом, чтобы каждая из затронутых тем прямо или косвенно касалась персоны Рег-ата. Имя его обязательно должно было прозвучать хотя бы раз — но не прозвучало. Кузар не упоминал нарочно — ждал реакции собеседника. И не просчитался: главнокомандующий старательно избегал этой темы, будто никакого цергарда Эйнера вовсе не существует на свете, и уж во всяком случае, к нему, Азре, он ни малейшего отношения не имеет… Было, пожалуй, несколько моментов, когда он едва не допускал обмолвку, но тут же себя одёргивал, переводил разговор на другое.
Люди, которым нечего скрывать, так себя не ведут.
Люди, которым есть что скрывать, уязвимы.
Уязвимыми людьми можно управлять.
* * *
В космическом пространстве не бывает дня и ночи, но люди по привычке их отсчитывают. Где-то на далёкой Земле, в городе, что был для наблюдателя Стаднецкого родным, занималось утро. В той части близкого — в окошко видно — Церанга, где лежала столица Арингорада, догорел второй закат. Это тоже было видно: чёрная тень голодным чудовищем наползла на маленький и беззащитный, светло-серый шарик планеты.
— Пора, — решил цергард Эйнер, и не удержался от горького вздоха. Нравилось ему на корабле пришельцев, как никогда и нигде в жизни. Было б можно — и впрямь, угнал бы, честное слово!
Украдкой, чтобы не заметили спутники, он погладил огромный сочно-зелёный лист какого-то растения — попрощался. А потом так же незаметно засунул в почву блестящую арингорадскую монетку — чтобы вернуться сюда ещё раз, есть такая примета.
И только покинув гостеприимный борт, лёжа в амортизационной капсуле транспортировочного катера, вдруг задумался — а откуда она вообще взялась, эта монетка, в кармане новой, прямо у него на глазах изготовленной куртки? Получалось, она тоже создана, собрана была инопланетным синтезатором из отдельных молекул, или там, атомов. Вместе с курткой, случайно, скорее всего. Она была очень, очень похожа на подлинную — точная копия, ни один специалист не отличит. Но состояла из чужих молекул или чужих атомов, значит, считаться по-настоящему аринорадской не могла. И доброй приметой не служила. Жаль. Надо было что-то другое оставить, как он сразу не подумал?!
Впрочем, всё это дремучие суеверия, с которыми верховной власти надлежит бороться, а не культивировать в собственных душах… Даже удивительно, сколько их расплодилось в Арингораде — всяческих примет и предрассудков — с тех пор, как государственная идеология переориентирована была на атеизм! Пожалуй, правы попы и монахи, утверждая, что безбожники, на деле — самые суеверные из людей… А может, не в религии дело, а в постоянном страхе? И чем страшнее и опаснее жизнь, тем больше разнообразных глупостей измышляет человеческий разум, ища спасения? Взять, к примеру, те годы, когда он служил в болотном треге. Об этом не принято говорить вслух, но были среди них парни (главным, образом, с дальнего севера), что чтили по-прежнему, по-имперски и Мать-Вдовицу, и троих сыновей её. Они, как положено верующим, пели тайком молитвы, и в храмы пробирались, при случае, и даты соблюдали свято: не сквернословили и не мылись в праздничные дни. Однако никто из них, светлых душой, не решился бы выйти в дальний рейд, не оставив в расположении трега монету либо другую какую мелочь. Или, к примеру, не дождавшись второго заката, надеть на себя сапоги, только что снятые с мертвеца. Или пред боем завести разговор о родителях и отчем доме: это значило — прощаться. Даже вшей бить полагалось с оглядкой — сидя спиной к югу.
Существовало ещё множество самых диких запретов и предписаний, которые его сослуживцы дружно выполняли тогда, и о большинстве из них цергард Эйнер нигде потом не слышал. Только им, диверсантам-смертникам эти приметы принадлежали. Появлению некоторых он сам был свидетелем. Был такой случай: один парень, Скер-ат по отцу — имя выпало из памяти, раздевая убитого южанина-таргадара, нашёл на нём маленькую шейную сумочку, красиво вышитую женской рукой, а в ней — фото милой девушки, видно, той самой вышивальщицы. Насчёт фотографий уже существовало строгое правило — глаза проткнуть и в топь. Так он и поступил. Но сумочку пожалел, себе на шею перевесил. И что же? Суток не прошло, как лежал он в болотной жиже лицом кверху, и точно посередь залитого кровью трофея чернела пробитая осколком дыра. С тех пор они часто находили такие сумочки, видно, они были в моде у южан. Но себе больше не оставляли, мало того прикоснуться боялись. Но если кто всё же дотронулся случайно, тот должен был непременно разрезать ладонь и, напоив находку собственной кровью, проткнуть вражеским ножом. (Кое-кто специально для этой цели держал при себе трофейное оружие, благо, с ним приметы были связаны исключительно добрые, хоть обвешайся с ног до головы.) Этот обычай стал одним из самых строгих, хотя два года спустя, когда состав их трега обновился почти полностью, история его возникновения забылась. Только те и помнили, кто знал несчастного Скер-ата лично, но новичкам не рассказывали — вдруг тоже не к добру?
Глупость, конечно, чепуха несусветная — и тогда понимал это Эйнер Рег-ат, и теперь особенно, а всё-таки засела фальшивая монетка в душе маленькой занозой: вдруг да не к добру?
От неприятных мыслей его отвлёк стук.
— Подъём! — это барабанил по крышке капсулы Гвейран. — С прибытием на родину, господа разведчики!
Следуя продуманному цергардом плану, он посадил катер на дальней окраине столицы, туда, где за кварталами мёртвых домов простиралась свежая, голодная топь, призванная послужить надёжным укрытием для инопланетной техники. Сели незамеченными — корпус катера состоял из углеродистых сплавов и был невидим для церангских радаров. Если же случились очевидцы их посадки — тоже не беда. Им и в голову не придёт, заподозрить в упавшем с неба объекте корабль пришельцев. Подумают: неразорвавшийся снаряд упал в топь — туда ему и дорога.
… Под ногами угрожающе пружинило — ох, не потонуть бы теперь, когда дело так близко к развязке!
Цергард Эйнер первым ступил на поверхность родной планеты. Не потому, что это казалось символичным — просто случайно так вышло. Тапри замешкался, собирая имущество, коим разжился в гостях, Гвейран должен был отключить приборы. Эйнера же ничто не задерживало, он спустился по трапу налегке, с одной лишь портативной полевой рацией в руках. Той самой, что изготовлена была, эксперимента ради, на структурном синтезаторе.
Ознакомительная версия.
