— Как ведет себя другой, ты проверял? — спросил странник у бегуна.
— Спит.
— Уедем, не станем его будить. Проснется, сам разберется.
— Даже рассказать ему не хочешь?
— Нет, это его проблемы.
— Правильно. В конце концов, кто, если не он, уничтожил целую общину? — согласился Руслан.
— Да. И мне страшно из-за того, что я сейчас чувствую.
— А что ты чувствуешь?
— Жалость. Никогда еще так тоскливо на душе не было. И откуда она взялась? Жалость к тем, кто умирает, кто убивает, кто гибнет, кто получает увечья или сходит с ума. То есть ко всем. Легион нарушил равновесие, вылив на нас чистой воды безумие — бесконечную свободу. И сейчас мне жаль даже себя. Потому что я делаю не то, что следовало бы.
— Например, вышибаешь людям зубы молотком? — предположил бегун.
— И это тоже.
— В твоих силах все это прекратить. Начни хотя бы с себя.
— Я не смогу. Никто не сможет, пока этот мир и порядок существуют, пока не пришел новый закон. Даже овца, если ее забросить в стаю волков, начнет брыкаться и бодать всех подряд, чтобы выжить. Выжить, а не съесть сырого мяса. Я не овца. Но и не волк. Мне даже… — Густав замолчал.
Бегун хмуро посмотрел на него, с неохотой признавая, что ощущает себя священником на душещипательной исповеди молодой девушки, у которой по-настоящему было десять парней, но каким-то образом вышла она замуж девственницей.
— Что — даже?
Странник тяжко вздохнул:
— Мне даже думать об этом трудно. Я сочувствую головорезам, убиваю нормальных людей и ищу что-то непонятное. Грязь, мразь, власть. Несправедливость хренова, в этих вечных часах что-то сбилось, шестерня запала. В голове не укладывается. Моя голова, вместившая в себя кусок легионера, — быть может, его задницу или левое яйцо, — не в состоянии переварить то, с чем я жил много лет. Как будто я что-то забыл, а вот теперь вспомнил. Или не как будто. Это очень смешно.
— Это не смешно, это называется моральными принципами.
— И что у меня с ними не так?
— До сей поры у тебя их просто не было, память тут ни при чем.
Бегун обнял странника за плечи и встряхнул.
— Поехали, — сказал он. — Нам еще есть о чем рассказать друг другу, но сделаем это по дороге. Как ты добрался до «Белого шторма»? У меня не очень весело вышло, ты не поверишь. И у тебя работает кондиционер? А то жара эта уже раздражает.
— Кондиционер пошаливает иногда, — ответил странник. — Все никак не починю.
— Я думаю, что у нас получится отличный пикник на обочине, — сказал Густав, разжигая костер.
Корабль стоял посреди дороги, левыми колесами на разделительной полосе. Он был чисто вымыт, двери были распахнуты, чтобы теплый летний ветерок мог беспрепятственно залетать внутрь. Солнце садилось, заливая редкие облака насыщенным бордовым светом. Где-то на той стороне реки с крыши одной из многоэтажек поднимался дым, но до него сегодня добраться не было никакой возможности, потому что странник и бегун столкнулись с действительно сложной проблемой — переправой через широкую реку.
Когда-то здесь был мост, но в момент Большого Взрыва в него врезался пассажирский самолет, взлетавший с расположенного неподалеку аэродрома. Падение вышло настолько удачным, насколько вообще может быть удачной катастрофа, — лайнер лишь частично повредил мост. Он занимал собой приблизительно треть моста, встав на покореженных сваях, как на постаменте, и упершись носом в бетонный устой, а хвостом расположившись по направлению к противоположной стороне реки.
Со временем он все больше и больше проседал, поврежденный металл ржавел, теряя прочность и устойчивость, но самолет пока еще держался. Это говорило о том, что через реку вполне возможно перебраться. Пешком, но не на корабле.
Поэтому странник решил заночевать здесь, устроив шикарный ужин из всего, что они нашли в городе. Толстый освежеванный дикий кролик был нанизан на заостренную гибкую ветвь и лежал в стороне, дожидаясь своего часа.
Густав взял кроличью тушку и положил ее рядом с костром на распорки, служившие в свое время щеколдами для больших хозяйственных амбаров. Ждать, когда огонь прогорит, он не хотел, и кролику, подстреленному часа два назад прямо на улице города, предстояло томиться рядом с трещавшим костром до полного приготовления. Взболтать, но не перемешивать, как гласила народная мудрость.
Бегун вытащил из рюкзака куртку, сложил ее вдвое, постелил на землю и сел. В руках у него был железный шар с водой на цепочке из непроводящего сплава. Руслан нашел этот чудесный походный чайник в спортивном супермаркете на выезде из города. Он бросил шар в костер, чтобы речная вода вскипела, с хрустом разорвал зубами обертку сухой лапши и высыпал ее в кружку. Затем проделал то же самое со второй упаковкой, в которой был картофельный порошок с кусочками чего-то непонятного, и отставил кружки в сторону. Странник сел на землю рядом с ним так, чтобы можно было поворачивать кролика.
— Ты уже придумал, как перетащить корабль на ту сторону? — спросил бегун, щурясь от дыма, который на них погнал переменившийся ветер.
— Я думаю над этим.
— И какие мысли?
— Не самые радужные. Вброд реку не преодолеть. Через нее и вплавь трудно перебраться. Нужно искать другой мост, либо бросать корабль, либо оставаться здесь, забив на все.
— А на что — на все? Ведь ты идешь на юг не для того, чтобы отдать плоть Легиона людям из МКГ?
Густав перевернул кролика. Кровь на одном его боку уже начала темнеть и запекаться.
— Я бы сказал, что не только для этого.
— Понятно. Но вдруг ты не найдешь беглеца? Вдруг его уже нет в живых?
— Тогда я поторгуюсь с «Гелиосом». Удалить маленькую часть Легиона из меня и получить взамен большую — разве это не хорошая сделка?
— Вот оно что. Я не подумал.
— Я давно все обдумал. К чему бы я понес, как собачонка, в Запретный Город то, что когда-то отравило мою жизнь? В нашем мире нет места геройству, и у меня в этом деле своя выгода.
Чайник, лежавший в огне, начал медленно краснеть, словно созревающее яблоко, которое сняли на камеру, а потом ускорили пленку в несколько десятков раз. Это означало, что вода скоро закипит.
— Но существует одна проблема. Я отдаю себе отчет в том, что хирург мог мне соврать, только слова его звучали правдоподобно. Он сказал: если они залезут внутрь, — Густав постучал себе по лбу, — то обратного пути не будет. Я могу проснуться, если вообще проснусь, полным дебилом или придурком, и меня оставят в МКГ в качестве белой крысы для экспериментов. Или сделают что-то еще, черт их разберет, засунут в задницу зонд, как при геморрое, и будут управлять мною через него.
