не разочаровалась в своем избраннике, она увлекает его в свою комнату, так сказать, под сень алькова. Богиня Удачи улыбается тебя, мой друг.
– Вот, Риордан, помнишь, я говорил тебе про скользкие ступени на лестнице чувств, – обронил барон. – Это как раз оно. Кстати, несмотря на предельную вольность нравов, иногда такие вечеринки увенчиваются брачными узами. Не удивляйся, эта мышеловка наслаждений такая же древняя, как сам мир. Чтобы поднять ценность подобных вечеринок, их назначают только раз в год. Девушки тщательно взвешивают, кого приглашать. Видимо, Парси всерьез рассчитывает вскружить тебе голову. Что скажешь, Риордан? Ты идешь?
– Ответ нужно дать завтра. Полагаю, что мой отказ будет истолкован как пренебрежение?
– О да, – ответил барон. – Бедняжка Парси подвергнется настоящей обструкции, за то, что ей погнушались. Поэтому приглашения рассылаются заранее, чтобы девушка могла принять меры и срочно подыскать себе другого поклонника. Впрочем, у тебя есть сутки на то, чтобы все взвесить и принять решение. Мой совет – идти навстречу любви, тем более что отказ закроет тебе двери во многие гостиные. Эти фрейлины, эти жрицы алтаря плотских удовольствий, пользуются немалым влиянием в свете, хоть и добиваются его весьма специфическим способом.
Риордан задумался. Со стороны Унбога он услышал красноречивый намек: оплошаешь с Парси – станешь нежелательной персоной на званых вечерах, станешь нежелательной персоной – не сможешь меня защищать.
Барон прервал его размышления.
– Извини, Риордан, но сейчас меня больше заботит другое письмо, – Унбог поднял вверх большой серый конверт с гербовой печатью Глейпина. – Меня сегодня вечером вызывают на прием к королю Вертрону.
– Поедем вдвоем, а там посмотрим. Вероятно, сегодня произойдет нечто важное. Будь готов, Риордан, в шесть часов мы выдвигаемся. Кармарлок, кликни моего камердинера. Пусть перевернет весь гардероб и извлечет из него самый лучший камзол.
Глава 12
Судьба
Когда они встретились вечером у экипажа, Риордан понял, что все время службы еще ни разу не видел своего патрона таким разряженным. И таким взволнованным. Унбог вообще не был человеком, подверженным эмоциональным порывам, но сегодня нервное напряжение сквозило в каждом его движении. Риордан пришел к выводу, что не все новости барон сообщил своим подчиненным и есть кое-что, о чем он предпочел умолчать.
Кармарлок тоже о многом догадывался, поскольку за все время, пока они одевались и выходили из дому, не произнес ни слова, а лишь оценивающе зыркал исподлобья своим недобрым взглядом. Перед тем как забраться в карету, Риордан по привычке оглянулся по сторо нам и вдруг заметил на другой стороне улицы бродягу, личность которого показалась ему знакомой. Это был молодой человек, одетый в какие-то обноски. Поражала его невероятная худоба. Из прорезей потрепанной епанчи торчали тощие руки, на костлявом лице горели воспаленные глаза. С Цветочной улицы стража изгоняла попрошаек и городскую голытьбу, так что странно, как он вообще здесь очутился. Сначала Риордан никак не мог понять, откуда ему знаком этот нищий, но потом он вспомнил серые стены глейпинского каземата, стылый камень, удушливую вонь от человеческих экскрементов и эти же самые глаза на изнеможденном от голода и болезни лице.
– Скилленгар! – негромко позвал он.
Бродяга тут же бросился к нему через улицу. Кармарлок не разобрался, что происходит, и шагнул навстречу незнакомцу, уже отведя свою тяжелую руку для удара.
– Не трогай его, – попросил Риордан. – Он не опасен.
Не добежав двух шагов до Риордана, бродяга бросился перед ним на колени и стал взахлеб произносить слова благодарности. Сзади из кареты выбрался барон, чтобы посмотреть на то, что тут творится.
– А ну, поднимайся! Тебе вредно валяться в снегу, – со смущением в голосе приказал Риордан. – Лучше объясни толком, что с тобой приключилось.
Из сбивчивого рассказа Скилленгара стало понятно, что через несколько дней после того, как из их камеры забрали Риордана, его навестил местный врач и оставил кучу порошков и микстур. Лобан и его приспешники больше не посягали на Скилленгара, видя, что тот находится под покровительством тюремного начальства, поэтому удалось принять все лекарства и даже немного еды теперь оставалось на его долю. А еще через неделю к нему заявился совсем другой доктор, «важный, как сам король». Он осмотрел Скилленгара и потребовал, чтобы того немедля перевели в тюремный лазарет. На этом месте Риордан улыбнулся. Несмотря на всю спесь, господин Рутгерт сдержал слово.
Еще дней десять Скилленгар валялся в лазарете. Новые лекарства оказались намного «злее», чем снадобья тюремного врача. Он них стало так худо, что он опасался отправиться к праотцам уже от микстур, а не от чахотки. Но потом его здоровье резко пошло на поправку. Вернулся аппетит, с лица постепенно стал сходить изжелтасерый цвет. А вскоре после этого к нему в лазарет пришел смотритель Бунд и сказал, что его дело пересмотрено и отныне он свободен. Риордан в изумлении покрутил головой. Теперь что бы ни довелось ему услышать о Накнийре, отныне он знает, визир – человек чести и непреклонных принципов. И равных ему в Овергоре немного.
Но совсем Скилленгара не выпустили, а снова перевели, теперь уже в больницу для неимущих. Там он и обретался по сей день, а сюда прибежал, отпросившись у санитара и взяв под честное слово одежду у соседа по палате.
– Я уже в третий раз тут, – признался Скилленгар. – Дважды стража за шиворот отволакивала до перекрестка с улицей Ткачей.
– Мне радостно видеть, что ты живой, – улыбнулся Риордан.
– Наш больничный доктор говорит, что нутро у меня крепкое, – похвалился Скилленгар. – Иначе бы каземат меня доконал. А так, скоро меня выставят из палаты, поскольку лекарства свое дело сделали, а дальше мне предстоит выздоравливать самому. Но я справлюсь!
– Тебе, наверное, не помешают какие-нибудь деньги на первое время, – Риордан потянулся за кошельком.
Скилленгар отчаянно замотал головой и поднял вверх руки, словно защищаясь от помощи, которую готов был предложить Риордан.
– Я не денег пришел просить, – гордо заявил он. – Бунд растолковал мне, кого следует благодарить, да я и сам еще раньше понял, что обязан вам жизнью. Не будь вас, мой господин, мне было бы суждено околеть там, в каменном мешке под номером семьдесят. Вы продлили мои дни, и с этого часа они ваши. Скажете стирать белье, пойду стирать белье, скажете резать глотки, буду резать глотки. Я понимаю, – Скилленгар показал на свою жалкую одежду, – что обет от такого оборванца недорого стоит. Но, если вы помните, мой господин, у меня есть ремесло. Я скорняк. Так что сумею заработать себе на жизнь и внешний вид, чтобы вас не позорить. А когда поправлю свои дела, явлюсь к вам снова, и вы уже скажете, как надумали мной распорядиться.
Произнеся это, Скилленгар вновь попытался опуститься на колени, но Риордан остановил его.
– Погоди, а твое дело,
