но иные неведомы, вроде кукурузы. Она дает золотые зерна, которые, как он сказал, весьма питательны, и был настолько добр, что поделился ими со мной.
Я его сельскохозяйственный энтузиазм не разделял.
— Очень мило. — Я пытался найти способ поменять тему, но он шел уже на всех парах.
— В обмен на них мы дадим ему семена манны, каковая дает муку для пирогов, которые, как мне помнится, тебе чрезвычайно понравились.
— Понравились — не то слово! Это просто райское кушанье! Да и растение! Я-то думал, пирожки с мясом…
Я осекся, увидев, как он отшатнулся с широко распахнутыми глазами, громко охнув, а его загорелое лицо побелело как плат.
— Тебе плохо? — спросил я, прикидывая, где ближайшая аптечка. Пробулькав нечто невразумительное, он хотел было встать, но тут же рухнул на место. И заговорил, мучительно запинаясь:
— Больше… никогда… не произноси того, что сказал только что. Мы едим плоды земли. Мы не могли, невозможно…
Он смолк, и его мертвенную бледность сменил пунцовый румянец.
И тут я сообразил, что эти люди — вегетарианцы, да притом оголтелые.
— С маслом, с маслом… — выдавил я. И сразу сменил тему: — Из кукурузы получается замечательная каша и лепешки. А еще вкусней отварить ее прямо в початках и подавать со сливочным маслом.
Еще раз содрогнувшись, он обмяк и, выудив из рукава большую бандану, принялся утирать взмокший лоб.
— Впрочем, довольно о еде, ха-ха, — хохотнул я. — Я хотел спросить: как вы доставляете цветы в город?
— Да, конечно. Возим на телегах, запряженных волами. Они сильные и усердные животные.
— А дорога долгая?
— Через Бернемовский лес идет удобная дорога. От силы полдня пути. Но, умоляю, не ходи туда! Город не несет ничего, кроме зла. — Он порядком хлебнул, вроде бы напрочь позабыв о недавно окончившемся рискованном разговоре.
— Я должен повидаться с горожанами — и договориться. Уверяю тебя, ради обоюдной пользы. Мой визит не принесет ничего, кроме добра.
— В таком случае мы поможем вам, Джим из рода ди Гризов, ибо ты — человек великого ума.
— Искренне надеюсь, что так, Бильбоа из рода Берканси. Поговорим утром.
Возвращаясь на корабль в весьма сумрачном настроении, я увидел свою единственную в ореховой рощице. Она помахала мне рукой, я помахал в ответ и, подойдя поближе, заметил, что она так и лучится от счастья, держа в руках поводок, на конце которого пыхтит и отдувается Розочка, уставившая в пространство остекленевший взор. Пот капал даже с ее игл.
— Мы дивно прогулялись по цветущим лугам. А потом замечательно пробежались обратно. Сегодня она будет спать без задних ног. И ты тоже.
— Я? Почему?
— Потому что дамы сказали, что твой мундир готов к примерке.
— Сейчас?
— Именно!
Разбуженная Розочка попыталась слабо заныть в знак протеста, когда ее заставили идти между нами. Должно быть, дамы из швейного кружка поджидали нас, потому что при нашем приближении они высыпали из дома всей толпой. Как только мы подошли, они расступились и гордо продемонстрировали траурное одеяние.
— Tre tre bonegaf [7], — выдохнул я: творение было действительно прекрасным.
— Он еще не совсем просох, — сообщила Анжелина.
— Он может очернить мою кожу, но не душу!
Сразу за входной дверью обнаружилась небольшая гардеробная. Раздевшись, я с радостью скользнул в липкие объятия мундира. Мой сумрачный вид в зеркале был поистине внушителен. Распахнув дверь, я ступил в комнату под бурные аплодисменты и поклонился.
— Это произведение искусства, превосходящее самые смелые мои ожидания. Спасибо, добрые флорадорские дамы, спасибо.
И триумфально понес мундир на корабль, где с радостью узнал, что Штрамм закончил все металлические религиозные регалии. Мы созвали военный совет на мостике, где мой новый мундир стал объектом всеобщего восхищения. А с иконостасом на груди он выглядел еще внушительнее.
— Я перебрала всю твою обувь, — сообщила Анжелина. — У тебя есть черные альпинистские ботинки, вписывающиеся в картину просто идеально. Но тебе нужна какая-нибудь форменная шляпа.
— Считай, что уже есть. Я просто сделаю то же, что и с мундиром, — сублимирую все самые омерзительные головные уборы в одну похоронно-черную и устрашающую фуражку. Смогут твои дамы ее соорудить?
— У них есть замечательные праздничные головные уборы, так что я уверена, что смогут.
— Дела идут как нельзя лучше, — резюмировал я. — Прямо вижу, как все это происходит. Наш караван подвод, запряженных волами, выезжает с сумерками, и на место мы прибываем перед рассветом. Войска выстраиваются на опушке. Устанавливается усилитель, а я оседлываю мотоцикл. По сигналу раздается душе- и ушераздирающий рев труб, и я бросаю мотоцикл вперед. И…
Мой голос упал до шепота и стих, и все выжидательно подались вперед…
— И… чего-то не хватает.
— Чего же? — негромко выдохнула Анжелина вопрос, терзавший всех присутствующих.
— И мы должны устроить что-то воистину впечатляющее. Что-то потрясающее вроде огненного столпа…
— Нет проблем, — отреагировал Штрамм. — Не знаю, доводилось ли вам слыхать о термите?
— Еще бы! Я пользовался им… э-э… для строительства. — Правильней было бы сказать «для разрушения».
— А я вот слышу впервые, — сказал капитан.
— Это смесь предельно измельченного оксида железа и алюминия, — пояснил Штрамм. — Используется в основном для сварки.
— Или устройства грандиозных огненных шоу! — подхватил я. — Но манипулировать им опасно.
— Нет, если запал правильный. И какая-нибудь пусковая установка. Погляжу, что сумею сварганить.
— Пожалуйста, постарайтесь! — возликовал я. — Господа… и дама, план сложился окончательно!
— В самом деле? — не без раздражения осведомилась Анжелина. — И какую же именно роль играю в нем я?
— О свет моих очей, ты сделала его осуществимым благодаря этому замечательному мундиру!
— Понятно. Дамочка сидит себе в швейной комнате, пока бравые мужчины отправляются на войну…
— Вовсе нет! Просто это работа для одного…
— Одного и одной. Я состряпаю черный мундир и для себя и отправлюсь с тобой в качестве ассистента — и телохранителя.
В голосе ее прозвучала окончательная решимость, ставившая на спорах жирный крест. Я открыл было рот запротестовать, но не смог издать ни звука. Поглядел в поисках поддержки на Штрамма с капитаном, но те отвели глаза.
— Да, действительно. Идея, несомненно, хорошая.
На приготовления ушла добрая часть трех суток. И все это время я пребывал в блаженном неведении. Будущее казалось таким безоблачным! Мы ошеломим город огнем и угрозами и — якобы — вооруженной мощью. Усмирим Карателей, выйдем на космическую связь — и покинем эту планету на веки вечные. Эльмо с Бильбоа стали закадычными дружками, и обоим идея оставить свинобразоводов на этой дружелюбной планете пришлась по душе. Будущее лучезарно сияло всеми цветами радуги.
Пока все не рухнуло. Эльмо отловил меня в машинном отделении,
