- Святой Георгий! Святой Георгий!
Это наши лучники, достигнув берега и обнажив мечи, бросились в атаку. Их приход был как нельзя кстати. Я не видел, как трое французских латников зарубив двух английских лучников и латника, пробили брешь в нашей обороне и неожиданно оказались в нашем тылу. Это могло бы стоить нам победы, если бы не граф де Бержерак, ставший у них на пути. Он сумел зарубить одного из них, до того как один из ударов топора сбил с него шлем, а острие клинка другого француза пробило ему горло. В этот момент еще один ратник, здоровенный француз с обоюдоострым топором, убив лучника, нанес английскому латнику удар такой силы, что прорубил ему шлем и голову от затылка до шеи, но это были последние успехи французов в этой схватке. С криками:
- Святой Георгий!! - во французские ряды ворвались английские конники во главе с Робертом Манфреем. Всадники в кольчугах врубились в передние ряды французов, разя мечами направо и налево. Мощные кони, обученные для такого побоища, топтали живых и мертвых, а всадники кололи копьями и рубили мечами пеших. Залп французских арбалетчиков нисколько не поколебал воинственный порыв конницы, даже наоборот, некоторые из них прорубившись сквозь ряды врага, взлетали на берег, и там схватывались с конными французами, разбиваясь на отдельные схватки, кружились на берегу. Всадники хорошо проредили ряды французских латников, тем самым, облегчив и мне жизнь. Не успел атаковавший меня французский рыцарь отвлечься на всадника, как я, оставшись один на один с лучником, изловчившись, с силой рубанул его мечом. Тот сумел подставить под удар свой клинок, но сила удара была такова, что легкое лезвие было отброшено, и мой тяжелый меч врезался тому в шею. Отскочив, француз попытался зажать рану на шее, но тут его колени подогнулись, и он рухнул лицом на песок. Французский рыцарь отбив удар меча всадника, ударил топором сам, но попал в подставленный щит, затем дико взревел и обрушил топор на бедное животное. Жеребец встал на дыбы, сбросив англичанина, а затем сам рухнул на бок. Французский рыцарь уже занес свою секиру над беспомощным англичанином, как в этот миг я вырос у него за спиной. Всю свою злобу на человека, который так старательно пытался меня убить, я вложил в свой удар. Удар меча по шлему был такой силы, что мой клинок с треском сломался. Рыцарь пошатнулся, сделал попытку развернуться ко мне лицом, но, не закончив поворот, рухнул боком на пытающегося выбраться в этот момент из-под коня английского латника. В этот миг враг дрогнул. Это произошло внезапно. Только что обе стороны, полные злости и боли, резали друг друга в тесной, кровавой схватке, и вот уже французы бегут. Я даже сразу не понял, что происходит. Просто стоял, оглушенный ревом, казавшимся несущимся со всех сторон:
- Святой Георгий!!
Никогда до этого момента я не ощущал себя англичанином, но в этот самый миг ощутил себя частичкой английского воинства, почувствовав в сердце жар воинственного духа древних англо-норманнов. Скинув с плеч усталость, как скидывают плащ, я подхватил с земли чей-то меч и устремился вперед. Кто-то прокричал:
- Бейте их! Убивайте! Пленных не брать! - и мы, окровавленные и промокшие, уставшие и озлобленные, взбегали вверх на берег и рубили французов, не обращая внимания ни на их мольбы, ни на протягиваемые вперед рукоятью мечи.
Когда читаешь или видишь сражение со стороны, в тебе нет, и не может быть бури чувств, что испытывает каждый человек, участвующий в массовой бойне. Подлинное виденье битвы, схватки, сражения - это схватка силы, воли, веры и еще целая куча тончайших оттенков одной человеческой души помноженной на количество в том отряде или колонне, сумевшей прорвать оборону. Ярость, гнев, страх, боль - именно они являются двигателями победы или поражения. Сумятица боя, крики боли и ярости, усилие, с которым ты вонзаешь клинок в тело врага, твоя боль и беспомощность раненого на поле боя - это все те же составляющие итога битвы. И какой полководец может учесть это? Я это понял, когда сам оказался в центре хаоса, именуемого боем. Внутри него все сводиться к бездумным движениям, уклонам и рывкам вперед, в бок, назад, грохоту и лязганью, режущим ухо, крикам и хрипам. Все это настолько смазанное и нечеткое, кроме тебя самого и твоих ощущений. Страх заставляет тебя напрягать силы, отбивая клинок противника, ярость - рубить врага со всей силы. Всем правят инстинкт и рефлексы - времени думать, просто нет. Все это я прочувствовал и понял потом, когда смог снова начать нормально думать, а сейчас просто лежал на траве, разбросав руки и ноги. Я настолько устал и вымотался за этот бой, что у меня сейчас не хватило бы даже сил на то, чтобы убить комара. Каждая клеточка тела, каждая мышца, были настолько налиты усталостью, что я не мог пошевелить даже пальцем, только грудь ходила ходуном, сопровождаемая хрипами и свистом. В то же время я был рад, доволен и счастлив, так как был жив, не ранен, а главное, не струсил в своем первом бою. Такое состояние было не только у меня. На захваченном нами у французов берегу вперемежку с мертвыми лежало десятка два живых, таких же, как и я, обессиленных и расслабленных тел, дышавших наподобие рыб, выброшенных на берег. Другие, у кого остались силы или было больше жадности, старательно обирали трупы, собирали оружие и доспехи, сгоняли в кучу немногочисленных пленных и добивали раненных. Когда я, придя в себя, сидел на земле и тщательно вытирал клинок от крови, подошел Ляо. Радостно скаля зубы, начал восторженно что-то говорить, но, спохватившись, резко замолк. Опустив на землю мешок и сверток с оружием, посмотрел на меня, как бы, спрашивая: показать? Я отрицательно покачал головой. Вторым пришел, прихрамывая Хью, с обвязанной кровавой тряпкой головой. Ему не повезло. В схватке с всадником, он рубанул по лошади, а та возьми и завались вместе с французом на него. Так бедняга пролежал всю вторую половину битвы, пока солдаты не откликнулись на его зов и не вытащили из-под лошади.
- Джеффри видел?
- Да, господин. Он там с каким-то французом возился.
- Что значит, возился? - и тут же с удивлением увидел приближающего к нам телохранителя, который тащил на себе раненого человека. Я просто не поверил своим глазам.
'Не зарезал?! Блин! Да что это такое на белом свете делается?! Джеффри в добрые самаритяне подался!'.
С трудом, скрывая свое удивление, я уставился на замотанное окровавленной тряпкой бледное лицо мужчины, представшего передо мной. Мне оно ни о чем не говорило, поэтому я повернулся с немым вопросом к телохранителю. После нескольких минут путаных объяснений я уяснил, что незнакомая мне личность, ни кто иной, как рыцарь с топором, который так настойчиво старался сжить меня со света. Как я узнал позже, мой телохранитель, видевший концовку моего поединка с французом, определил по броне и оружию последнего, что тот является богатым и знатным дворянином. Сразу после окончания боя, он нашел его и, увидев, что тот не убит, а ранен, оказал ему первую медицинскую помощь.
