Ознакомительная версия.
Приказав снести тело в подвал, в ледник, Анна отправилась добывать разрешение на захоронение. Пришлось раздать немало денег, чтобы заткнуть жадные рты церковников.
Наконец графиню позволили похоронить на старом кладбище замка Эчед, в котором после смерти родителей Эржебеты никто не жил. Упокоить ее в Чахтице не было никакой возможности из-за бунтов.
Трупы мужа, детей и челяди были надежно спрятаны в лесу — Джура Фаркаш со своими цыганами не подвел. Анна наняла новых слуг, выписала фрейлин и объявила им, что семья ее, не дождавшись похорон, которые все откладываются, уехала домой. А что до дома так и не добрался никто, дело обычное — волки, разбойники, мятежные крестьяне, да и нечисть, говорят, шалит…
Нечисть между тем шалила все нахальнее. В окрестных деревнях пропадали люди, потом их находили растерзанными. И чаще всего нападениям подвергались молодые девушки. Поговаривали, что мертвая графиня вылезает по ночам из подвала и продолжает охоту…
Анна написала множество писем — родне, императору и, конечно, палатину Венгрии Дьёрдю Турзо. Просила защиты, помощи, получила обещание разыскать ее пропавших близких, на том и успокоилась. И взялась подбирать себе новую семью.
Самые жестокие, злобные гайдуки. Самые жадные, хитрые, развратные фрейлины. Сегодня клан Батори насчитывал всего шесть лидерков, но они стоили сотни смертных.
Ничего, думала Анна. Теперь, когда она все устроила в Чахтице наилучшим образом, можно отправляться в путешествие. А там и подобрать людей для обращения.
Легенды же о Кровавой графине пусть множатся, обрастают жуткими подробностями, живут веками. Анна сама запустила несколько красивых, хорошо продуманных слухов — один из них был о том, что Эржебета вовсе не умерла, а сбежала, вместо нее же убили ее кузину.
Пусть гадине не будет покоя даже после смерти, пусть треплет ее имя людская молва.
К тому же из этого можно будет извлечь пользу. Клан долго придется растить, укреплять. Сейчас пусть он существует втайне. А вот лет через двадцать, когда Анна Зриньи умрет от старости, настанет время Эржебеты Батори. Пусть Кровавая графиня, имя которой к тому времени станет символом ужаса, выйдет из могилы и покажет, на что способна.
Замок Биче, ноябрь 1614 года от Рождества Христова
Дьёрдь залпом осушил кубок. Слуга, не дожидаясь ни приказа, ни жеста, наполнил его снова. Челядь уже привыкла к запою, который длился более двух месяцев. Все это время Турзо не интересовался делами семьи, не встречался с друзьями, не исполнял обязанности палатина. Он просто тихо, люто напивался. Падал — когда в кровать, когда и под стол — спал, а проснувшись, требовал еще вина.
А сегодня он пил с самого утра, но к обеду так и не опьянел. Вина нужно было особенно много. Сегодня хоронили женщину, которую он убил. Гордую, прекрасную. Женщину, которую оболгали при жизни и продолжали лгать о ней после смерти, не давая покоя ни душе, ни телу ее. Женщину, которая стала жертвой множества интриг и чужой алчности.
Ее предали все. И ты тоже.
Так пей, Дьёрдь. Заливай вину вином. Больше пей. Может, тогда забудешь, как при живом муже, друге твоем, предлагал ей блуд. Как рвал на ней платье после похорон Ференца. Как потом в черном плаще пробирался в комнату ее дочери. Как арестовывал Эржебету. Как сына у нее отнял. Как судил, пытал и приговорил верных ее слуг. Как потом, когда увозили ее из твоего замка в заточение, ты отвернулся от ее взгляда…
Почему-то именно это сильнее всего терзало душу, сильнее даже, чем сделанное потом. Воспоминание о ее взгляде — таком беспомощном, потерянном. Она искала тогда поддержки, хоть немного. А он отвернулся…
В тот момент родилось его предательство.
— Я любил — я и убил, — пьяно проговорил он. — Я тогда тебя убил, Эржебета. Последнюю надежду в тебе задавил. Душу твою убил. А потом уже тело…
Оперся на стол, тяжело поднялся. Постоял, шумно дыша — грузный, лицо отечное, глаза красные, как у бешеного вепря. Медленно двинулся вдоль стола, едва держась на ногах. С трудом добрался до слуги, ухватился за него, отдохнул. Потом поднял кувшин, припал к нему губами. Запрокинул голову, лил вино в рот. Красные струи текли по бороде, по дорогому кафтану.
Допив, шибанул кувшин об пол, побрел к постели.
— Пошел вон, — сказал слуге и упал.
Лакей вышел на цыпочках, прикрыл за собою дверь.
Уснуть бы да не проснуться. Издохнуть. Это была его последняя мысль. Он провалился в беспамятство — тяжелое, как болезнь.
Проснулся посреди ночи. Лежал, глядя в потолок, на лунные блики, не понимая, где он, что он… Выходит, не получилось издохнуть, вспомнил. Куда уж. Смерть во сне — награда праведникам. Не иудам.
Внезапно жуть охватила. Как будто и вправду смерть его пришла, рядом встала, в лицо заглядывала. Что-то было не так.
Дьёрдь с трудом поднялся на локте, осмотрелся. В комнате никого не было. Он бросил взгляд на окно и вздрогнул: за ним в воздухе парила Эржебета. Красивая, молодая. Живая. Плясала на лунной дорожке, улыбалась, манила к себе.
— Впусти, впусти меня, любимый, — слышал он, хотя губы Эржебеты не шевелились.
Он даже не подумал усомниться в увиденном. Так хотелось верить. Вскочил с кровати, едва не упал. Доковылял до окна, распахнул настежь:
— Входи!
Она влетела в комнату, плавно опустилась.
— Здравствуй, Дьёрдь.
Схватил в объятия, заглянул в глаза. Разочарованно застонал:
— Анна…
— А ты кого ждал, любимый? — рассмеялась. — Уж не другую ли? Забудь. Та мертва, в сырой могиле гниет.
Дьёрдь ощутил волну холода от Анны, выпустил ее, отпрянул:
— Кто ты?
Она раскинула руки, закружилась по комнате, тихо, нежно смеясь, играя с лунным саваном. Турзо видел, что ноги ее не касаются пола, Анна танцует, словно пылинка в воздухе.
— Кто я? Что я? Я — судьба твоя, Дьёрдь… Как же ты проглядел?
— Ты тоже мертва?
— Не жива. Хочешь видеть мое настоящее лицо?
Не смотреть бы. Да не мог. Зрелище зачаровывало. Черты ее поплыли, изменились, и вот перед ним стояла наполовину женщина, наполовину кошка. Открыла пасть, показала длинные клыки. Лидерка, понял Дьёрдь. Та, что приходит по ночам и пьет из людей кровь. Что ж, достойное проклятие для убийцы.
И для него наказание…
Он расстегнул кафтан, рванул рубаху на шее. Закинул голову, открывая горло.
— Убей.
Женщина-кошка молчала, насмешливо рассматривала Турзо.
— Убей, — повторил он. И добавил робко: — Прошу…
Кошка протяжно мяукнула, снова обратилась в Анну, произнесла мягко:
— Нет, Дьёрдь. Не стану я тебя убивать. Живи. Живи с этим.
Ознакомительная версия.
