Джамул медленно кивнул.
До них донеслась ружейная трескотня, на крепостной стене вспыхнули красные огоньки, и в следующую секунду находившиеся на равнине бантаги начали отвечать защитникам форта разрозненными выстрелами.
— Черт возьми, — сплюнул в сердцах Гаарк. — Если бы мы только могли заставить наших воинов сражаться ночью. Одна-единственная штурмовая колонна, и через пару минут вся стена была бы нашей. При дневном свете наши потери будут вдвое-втрое больше.
— Эти парни не обучены ночному бою, — возразил Джамул.
— А скот тем более.
— Завтра дело будет жарким.
— Тем лучше. Пусть поучаствуют в настоящем бою, а не в той опереточной показухе, которая была во время первого штурма.
Он еще раз оглядел сверху свой лагерь. Ночью прибыли два полка из его отборных уменов и целая батарея тридцатифунтовок. Сначала на штурм пойдут второсортные части — Гаарк не простил им вчерашней паники у ворот и позорного бегства. А потом пусть эти остолопы посмотрят, на что способны его элитные подразделения.
Задрав голову, кар-карт посмотрел на Большое Колесо и улыбнулся.
— Да, нас занесло далеко от дома, — прошептал он.
— Ганс?
Очнувшись от тяжелого, бессвязного сна, он увидел, что Тамира сидит в кровати и смотрит на него.
— Что?
Ганс хотел сказать жене, чтобы она ложилась спать, что до зари осталось совсем немного времени и надо отдохнуть перед боем, но, взглянув на залитое лунным светом лицо Тамиры, заметил в ее глазах слезы.
— Мы будем жить?
— Конечно, голубка моя.
Она выдавила из себя улыбку.
— Я все думаю о том, что, если бы не я, ничего этого бы не случилось.
Это было правдой, и Ганс не стал убеждать жену в обратном. Однако если бы не она, он бы давным-давно погиб. Только ради Тамиры он удерживался от какого-нибудь непоправимого безумного поступка, который неизбежно привел бы его к смерти. И именно ради нее и особенно ради маленького Эндрю он согласился принять участие в этом побеге.
— Как много людей уже отдали свои жизни, — прошептала она. — А завтра умрут и все жители этого города.
— Мы все равно были обречены. А так нам удалось вновь обрести свою честь.
— И нашему Эндрю тоже суждено однажды погибнуть за это? Если он переживет завтрашний день, обещаешь ли ты, что ему никогда не придется вступать в бой?
Ганс хотел успокоить Тамиру, но слова замерли у него на языке. «Сколько войн было в истории человечества, — подумал он, — и сколько людей, истекая кровью на поле боя, были уверены, что они умирают для того, чтобы их детям не довелось испытать таких ужасов».
— По крайней мере мы дадим ему шанс жить свободным человеком, — наконец ответил он. — Это лучшее, на что мы можем надеяться.
Он сознавал, что эти слова не принесли большого утешения его жене, но он ни разу в жизни ей не солгал. Взгляд золотых глаз Тамиры, казалось, проникал ему прямо в душу, и Ганс просто не мог говорить ей неправду.
Протянув руку, он убрал волосы с ее лба, и Тамира снова легла, прижавшись к нему всем телом. «Почему она меня так любит? — в сотый раз спросил он себя. — Я уже старик, мне за пятьдесят. Она могла найти себе кого-нибудь получше и все же выбрала меня».
— Я всегда буду любить тебя, — прошептала Тамира. — Я никогда не встречала никого другого, в ком бы сочетались такая нежность и такая сила.
Скосив глаза на лежащую рядом жену, он увидел, что непослушная прядка вновь оказалась у нее лбу.
— Спи, — тихо сказал Ганс.
— Я не хочу спать.
— А чего же ты хочешь?
Тамира улыбнулась и нежно притянула его к себе.
— Отдать концы!
Дирижабль начал подниматься в воздух, и Эндрю почувствовал, что его желудок сейчас взбунтуется. Закрыв глаза, Кин проклял себя за свою глупость, из-за которой он опять очутился в этом летающем гробу. В гондоле было темно, он с трудом различал силуэт Джека, сидевшего слева от него. За спиной полковника в небольшом кормовом отделении примостился Федор. Перед взлетом разразилась настоящая перепалка из-за распределения мест. Эндрю настаивал на том, что в этом кресле полагается находиться бортинженеру, а Федор рвал у себя на груди рубаху и вопил, что он не позволит своему главнокомандующему сидеть на полу. Спорщиков разнял Джек, заявивший, что командиром этого корабля является он и что в кресле будет сидеть Эндрю.
— Сэр, вы вполне можете откинуться на спинку и немного вздремнуть, — произнес Петраччи, прервав размышления Эндрю. — Нам предстоят еще шесть часов лету.
— А ты как себя чувствуешь? За последние сутки с половиной ты не спал и четырех часов.
— Подумаешь, невелика беда! Сколько времени нам отпущено? Не думаю, что мне суждено умереть в глубокой старости, так что чем меньше спишь, тем больше живешь.
— Извини меня за то, что я опять заставляю тебя туда возвращаться.
— Да что я, только бы «Летящее облако» выдержало этот рейс. У нас осталось всего три двигателя и большая утечка газа. Если откажет еще один пропеллер, нам придется туго, особенно если ветер так и останется западным. До места-то мы долетим, а вот обратно можем и не дотянуть.
— Будем надеяться, что это наш последний полет.
— Я вас очень прошу, сэр, не говорите больше таких вещей, — тихо обратился к нему Джек, и Эндрю заметил, что его пилот обеспокоенно погладил висевший у него на шее образок. — Это звучит так, словно нам не судьба вернуться домой.
— С таким пилотом, как ты, каждый полет может оказаться последним, — перебил его Федор.
Эндрю завернулся в теплое одеяло и под аккомпанемент многолетнего спора между Джеком и его бортинженером погрузился в объятия Морфея.
— Сэр!
Посмотрев в направлении, указанном Григорием, Ганс увидел, что на железнодорожной насыпи, ведущей к воротам, появился всадник орды, размахивающий над головой небольшим белым платком.
— Они предлагают переговоры? — недоверчиво спросил у него суздалец.
Ганс навел бинокль на бантага. Позади него на насыпь выехал еще один всадник. Это был Гаарк.
Парламентер был уже совсем рядом с крепостью, и Григорий отдал своим людям команду не стрелять по нему. Подъехав ко рву, бантаг натянул поводья своего коня. Это был Карга!
— Кар-карт желает говорить с Шудером.
Ганс удивленно смотрел вниз на своего бывшего надсмотрщика, не торопясь отвечать на его призыв.
— Разрешите мне просто пристрелить этого ублюдка, — обратился к нему Григорий, и бежавшие с фабрики рабочие поддержали его предложение громкими криками.
Ганс помолчал еще несколько секунд и вдруг улыбнулся.
— А почему бы и не поболтать? В конце концов, я выиграю для нас немного времени.
