В очередной раз бык повернулся к медведице, и тут тигрица прыгнула на его спину, вцепившись клыками и когтями в хребет. От боли и испуга бык побежал не разбирая дороги и повалился на бок.
Тигрица тут же перескочила и зажала в своей пасти бычью морду, навалившись всем своим немаленьким весом. Бычьи ноздри оказались внутри ее пасти, для быка внезапно закончился воздух, и он — в последней попытке вскочить — захрипел. Сил уже не было, но на заднюю часть туши навалилась еще и медведица, вцепившаяся страшными когтями в бок. Некоторое время они еще согласно держали умирающего, пока тигриные усы, касаясь глотки быка, не сообщили, что тот больше не дышит. И только тогда тигрица отпустила бычью морду и, поднявшись, громко зарычала, сигнализируя всем на равнинах о своем успехе.
— Ты хоть знаешь, — грустно сказала Охотница, — что обычные хищники валят дичь один раз из десяти? Даже стайные не каждый раз добиваются успеха. А мы, разумные, давно научились работать как одна команда с общими руками и мозгами. Еще и мыслеречь некоторые употребляют. Это, — с возмущением закончила она, — не спортивно. Охота должна быть честной. Вот мои ученики — настоящие охотники! Помнишь, как мы встретились? Первое перекидывание… Вот с тех пор с тобой и вожусь. Выучила обормота, ни то ни се. Мог стать неплохим пауком, одним из военных вождей или известным Мастером. А ты такой разносторонний, что аж противно. Я тебе, Мелкий, говорила, специализация нужна. Выбери что-то одно и сметай все на пути.
Живой привалился к ее теплому боку и почесал медведице спину. Она повернулась и, оскалившись в усмешке, поинтересовалась:
— Подлизываешься?
— Я, — вздохнув, сказал тот, — иногда жалею, что не ты моя мать.
— Дурак. Мать не трогай. Она стерва изрядная, но дала тебе жизнь. Мы не вы. Хоть и родственники, но не прямые. И хорошо, что смешиваться не можем, — это только ухудшение породы, и нашей и вашей. Кстати, не понимаю, почему нельзя. От оборотня я родилась, но сама могу только такого, как я, произвести на свет. Пауки тоже бились, я точно знаю. Ничего не придумали. Что-то хитрое соорудили вымершие с нашей наследственностью. Сволочи были — туда им и дорога, — махнула она. — Срок жизни у нас меньше. Вот мне осталось жить всего пару лет. И не возражай, — резко сказала она на его движение, — сама знаю. Уже шерсть седеет, бегать так быстро и далеко, как раньше, не могу. И, — она хихикнула, — к самцам интерес пропал. Раньше обязательно присматривалась, кому дать, чтобы медвежонок удачным получился, а теперь неинтересно. Природа зря ничего не делает. Первый точный признак для таких, как мы.
— Я, — Живой откашлялся, — если позволишь, попробую кое-что сделать.
— Так, — повернувшись к нему всем телом, сказала Охотница, — это что-то новенькое. Что ты умеешь, я прекрасно знаю. Давай рассказывай!
— Ну… — задумчиво глядя в небо, протянул он.
— Без «ну»!
— Ты слышала про Зверя?
— Я даже хотела тебе предложить уходить к нему. Все равно другого варианта нет. Здесь тебе не жить, а идти в другую рощу не стоит. Везде в нашем роде побоятся ссориться с пауком.
— Он снял меня с дерева-убийцы…
Медведица резко придвинулась и шумно принюхалась.
— Кровь…
— Да все в порядке, — с досадой сказал Живой. — Дай рассказать.
— Даже немногие ушедшие своими ногами после этого долго не жили. Кровь!
Он с досадой плюнул и, достав нож, проколол палец. Охотница слизнула каплю крови и, закатив глаза, посидела размышляя. Она была большой специалист в этом деле. Болен ли родич и чем именно, как он питается, злоупотребляет ли определенными медикаментами, наркотиками, есть ли воспалительные процессы или присутствуют яды в организме — все это она могла определить по вкусу и запаху крови.
Самолечение — это конек Охотницы, и всех желающих она с удовольствием учила. Мало регенерации самого тела, надо уметь вовремя остановить кровь, снять болевые ощущения. О, ни в коем случае не до конца! Тело должно сигнализировать о неполадках, но помирать от болевого шока — никогда. Она объясняла ученикам, как пользоваться «Накопителями» для добавления энергии, чтобы ускорить процесс заживления ран и срастания костей, как улучшить работу внутренних органов и очистить организм от ненужных веществ…
Пауки среди разумных животных большая редкость, но медведица еще и обычных оборотней воспитывала. Методы, правда, были медвежьи. Не справился — тяжелой лапой по заднице или по башке. У более нежных созданий, чем Народ, от таких подзатыльников могла и голова оторваться.
— Все в лучшем виде, — сообщила она, остановив взгляд на Живом. — Никаких следов травм и слабости.
— Так я же говорил… Он меня вылечил, — Живой развел руками, — только лекарь из него паршивый. Опыта мало, слегка перестарался. Лечить стал при слиянии, вовремя не остановился и вкачал в меня массу лишнего.
— Память? — с интересом спросила медведица.
— Вот как раз нет. Еще не хватает сдвинуться, в собственных мозгах запутавшись, — где я, а где он… Я имею в виду знания. Что-то он там не учел, и я теперь много лишнего знаю. То, что пауки говорят среди своих (а его учил Старик), и то, что он принес к нам со стороны. Множество интересных вещей. Кое-что обрывками — самому додумывать надо, а многое целыми блоками. Я теперь, к примеру, знаю, как он превращается. Нет, — ответил он на взгляд медведицы, — самому не получится, энергии не хватит. Где-то на середине непременно загнусь даже при подпитке со стороны. Тело само себя съест. Зато я могу улучшить работу любого органа внутри другого разумного до идеального состояния. Или вообще целиком пациента омолодить. Это все не просто. Внутри все взаимосвязано — тронешь одно, другое собьется с ритма. Организм уже привык работать определенным образом.
— Кого ты учишь? — с обидой переспросила Охотница. — Меня? Ту, которая вбивала в твою тупую голову эти азы?
— Ну тем более, — отмахнулся Живой. — Просто теперь я могу не искать правильное состояние постепенно, а взять сразу оптимальный вид. В каждой клетке поврежденного органа содержится эталон здорового. Нужно только пробудить память тела, а я теперь знаю, как это сделать. Сам не смогу, но амулет, настроенный на тебя, — запросто. И подкормка телу нужна обязательно. На возвращение много энергии тратится. Гораздо больше, чем при обычном перекидывании. Килограмм пятнадцать веса уйти может. Очень тяжело, — признался он, — когда трудишься над другим. Потом сутки в лежку лежишь, пока силы не вернутся. На себе — никаких проблем. Мне кость перерубили, так за два часа срастил, рука как новая. Никто и не заметил, решили, что мелкий порез. Совсем не спрячешь, кровь видна.