Железнодорожный вокзал в Казани — старое здание из красного кирпича, построенное в разухабистом купеческом стиле. Башенки, окошечки, арочки, карнизики. Музей кирпичной кладки.
Народу полно, а билетов на Москву нет. Никаких. Очередь у касс негодует. Полная женщина в песцовой шубе высоким голосом кричит о мафии, которая все скупила. Ей поддакивает тощий мужичонка в очках. Негодование распространяется в толпе, как огонь по сухой траве. По общему настрою понятно — попахивает бессмысленным и беспощадным пассажирским бунтом.
Одинокий милиционер у дверей начинает нервничать. Появляется дежурный по вокзалу. Звучат обычные в такой ситуации слова про «напряженный пассажиропоток» и «все уедете, граждане, не волнуйтесь».
Ага, уедете… Когда на горе свистнут. А мне надо сегодня, сейчас. Дело к вечеру. Ночевать негде. Зря я не полетел на самолете. С другой стороны, куда бы я дел оружие — трофейный «Макаров» и ТТ, который так и не нашел времени выбросить? Да, от старого ствола надо избавляться. Но это потом. А сейчас во что бы то ни стало необходимо сесть на поезд. Любой — скорый, пассажирский, прямой, проходящий…
Выбираюсь из возмущенной толпы, где каждый что-то говорит или кричит, но никто никого не слушает, на перрон. Первая платформа пуста, на второй стоит какой-то состав. Бывшая когда-то белой, а теперь покрытая копотью табличка на ближайшем — седьмом — вагоне извещает: «Тында-Москва». У открытой двери вагона топчутся, посмеиваясь, две проводницы. Обе в возрасте, за пятьдесят, форменные шапочки одеты с кокетливой небрежностью. Все ясно. Железнодорожные зубры, точнее зубрихи. В штабном вагоне только такие и ездят.
Подхожу.
- Здрассте. Мне очень нужно в Москву. За ценой не постоим.
Они замолкают, оценивающе разглядывают меня, прикидывая перспективы.
- В СВ есть одно место, — наконец роняет та, что постарше.
- Годится.
Проводницы переглядываются. Они явно не ожидали, что я соглашусь.
- Это будет стоить… — и старшая называет цену.
Ого! От самолета отличается совсем чуть-чуть. Ну да сейчас мне не до экономии. Достаю деньги.
- Пятое купе, — женщина кивает на вагон. — Через минуту отправляемся.
Полученные купюры в ее руках исчезают мгновенно и неизвестно куда. Акопян в юбке да и только.
В вагоне пахнет кофе и пылью. Ковровая дорожка на полу, зеленые занавесочки, чьи-то дети балуются с откидными сидениями. Вот и мое купе. Отодвигаю дверь. Попутчик читает газету «Коммерсантъ». Наверное, какой-нибудь новый русский — так, по-моему, теперь называют коммерсантов. Я вижу только его ноги, обутые в теплые войлочные тапочки. Судя по всему, он вошел незадолго до меня — на воротнике черного пальто, висящего на вешалке, еще не высохли капельки воды от растаявших снежинок.
Здороваюсь, запихиваю сумку под полку, снимаю куртку. В купе тепло, даже жарко. Состав трогается. За окном проплывают вокзальные огни, доносится невнятный голос дикторши, объявляющей, что наш поезд отправился в путь.
- Таки мир полон идьетов! — сообщает мне из-за газеты попутчик подозрительно знакомым голосом. — Ви только послушайте: «Экзотическая кража в Санкт-Пэтербурге. Носорог лишился предмэта своей гордости. Необычное хищение зафиксировали сотрудники пэтербургской милиции. По словам сотрудников пресс-службы ГУВД, нэизвестный вор, воспользовавшись тем, что помещэния городского зоологического музэя практически не охраняются, через крышу проник на второй этаж пристройки музэя. Там он отпилил рога у чучела африканского носорога, после чего разбил окно и скрылся. Сотрудники музэя считают, что рога похищены для применения в мэдицинских целях — истолченные в порошок они используются для лечения импотэнции. Однако в таком случае вору можно только посочувствовать. Дэло в том, что похищенные рога чучела носорога в целях сохранэния были пропитаны консервантами. Употреблэние порошка из этих рогов может быть опасно для жизни. По факту кражи возбуждено уголовное дело». Это же срэдневековье! Дикость, варварство!
- Здравствуйте, Соломон Рувимович! — я улыбаюсь. — Мы с вами прямо как нитка с иголкой.
- И вы будьте у меня здоровеньким, Артем, — «жучок» сворачивает газету, смотрит на меня поверх очков. — Я много жил и скажу — совпадэний таки не бывает. Поэтому будем пить чай.
За чаем узнаю, что Соломон Рувимович все же отважился совершить поездку на «историческую родину» — к детям и внукам.
- Израиль мнэ смотреть не интерэсно, — прихлебывая железнодорожный чай с лимоном, делится «жучок». — Я все про нэго знаю. А вот увидэть детей и их детей — это таки надо. В моем возрасте нельзя ничэго откладывать…
Затем он переходит к своей любимой теме — международной политике. Я, посмеиваясь, слушаю язвительные комментарии старика относительно всех европейских министров иностранных дел скопом.
- Шлемазлы! Они забывают о главном — хороший министр иностранных дэл живет не в своем врэмени, а двадцатью годами позже! — раздражается Соломон Рувимович.
Неожиданно он умолкает, внимательно смотрит на меня, потом закрывает глаза, и я слышу тоненькое посвистывание.
Уснул. Старческий организм — капризная штука. Очень бы мне не хотелось стать когда-нибудь вот такой болтливой развалиной. Лучше уж сразу — раз, и в ящик. Представляю, как «жучок» утомит своих родственников в Израиле.
- Артем, хотите, — не открывая глаз, вдруг произносит Соломон Рувимович, — я точно скажу, когда вы стали обладатэлем прэдмета?
- Что? — я вздрагиваю.
- Это случилось в июле одна тысяча девятьсот семьдэсят девятого года. Да, да, имэнно тогда. Один раз вы зашли ко мне с обыкновэнными глазами, а в другой — уже с разными. Вот так все просто.
- А что вы знаете о предметах?
Соломон Рувимович открывает глаза, снимает очки, протирает стекла бархатной тряпочкой, убирает в футляр и в классическом стиле отвечает вопросом на вопрос:
- Артем, вы уже научились пить водку?
- Обижаете, Соломон Рувимович.
- Тогда давайте будэм пить. У меня эсть. Чудэсная водка, настоянная на мускатном орехе. Совэршенно без запаха, совэршенно! При моей профэссии это таки важно.
- А вам не вредно?
- Хе-хе, Артем. Посмотрите на меня — что уже может быть врэдно этому человэку?
Он достает из-за спины свой знаменитый портфель, а из портфеля — пузатую аптекарскую бутылочку с притертой пробкой, наполненную прозрачной жидкостью. На глазок объем бутылочки — грамм триста пятьдесят.
Я поднимаюсь.
- Раз такое дело, пойду сполосну стаканы.
- Идитэ, Артем, только не задерживайтэсь. Помните, что в моем возрасте нельзя ничэго откладывать.
