А ответ пришел быстро, причем вместе с вопросом, как ни парадоксально это прозвучит. Один из полковников, не заморачиваясь представлениями и нормальным обращением к целому старшему лейтенанту, выпалил в лоб, когда меня усадили на стул:
— Где можно найти Сдобного?! Живо!!!
— Чего? — Вот тут я и охренел. — Какого, на хер, Сдобного, товарищ полковник?!!
— Ты сейчас вообще подумал, прежде чем это ляпнуть? — Захарчук подошел ко мне. — Ты что думаешь, лейтенант, что надел звезды и все сразу забыли, кем ты был? Сдобный, дружбан твой закадычный, владелец кабака и барыга, по-черному толкающий стволы, артефакты и прочую хрень. Помнишь такого?
Он смотрел на меня, не моргая, зло и выжидающе. Что там было в глазах полковников, не знаю, не до того мне стало, если честно. Никогда не считал себя праведником, хорошим человеком или правильным пацаном. При знакомстве всегда предупреждал, что являюсь изрядной сволочью, скотиной и подонком. Выгораживать кого-либо, если это грозило неприятностями мне, близким и друзьям, наверное, никогда бы не стал, не знаю, не доводилось мне стучать и доказывать, что форму доклада знаю. Да и не Штирлиц я ни хрена или героический партизан там, но… Сдобный? Нет уж, чудовища в звездах, болт вам, а не то, где можно поискать моего друга. Пока смогу молчать, то ни хрена не скажу…
— В «Солянке» не пробовали посмотреть, товарищ майор? — Голос вроде не был издевательским, обычный такой был голос, но один из полкашей аж взвился:
— Отвечать, лейтенант, бля, где можно искать Сдобного, если он решил лечь на дно?
— Да откуда я знаю?! — пришлось заорать в ответ, старательно показывая всю свою честную белизну и пушистость. — Я его уже полгода не видел!!!
— Решил, что отвертишься, Пикассо? — Полковник, которого я про себя уже окрестил «Пузаном», вновь подошел ко мне. Эва как, аж погонялу решили вспомнить, вот чего бойся-то… — Так не получится, товарищ уже почти бывший старший лейтенант. Вы нам все расскажете, дорогой вы наш собеседник. Все-все, даю вам честное слово офицера, который защищает интересы нашей с вами родины.
Ну не дурак человек, а? Мало того, что для начала пригнали сюда как скотину тупую, так и допрашивают ну прям как в кино. Того и гляди сейчас второй полкаш, который все молчит, начнет корчить из себя доброго и хорошего дяденьку, решившего помочь Плохишу снова стать Мальчишом-Кибальчишом, ага. И ведь самое интересное во всей этой немного театральной байде, что так оно и будет, наверное, щас вот Пузан еще поорет чуток, слюнями меня всего забрызгает, карами страшными пригрозит, и тут — оба-на — появился нормальный, за ногу его, полицейский.
Так и случилось.
— Ты чего себе там в голове-то своей недалекой придумал, быстрый гонец?! — Пузатый навис надо мной, красный, выпучив свои глазенки и реально брызгая слюной. Прям, сука, как бульдог хранцузский, что живет у соседки снизу, разве что не сопит и не хрюкает, как тот шерстяной половик. — Думаешь, не за что тебя на кукан посадить, рейдер? Чего молчишь?!!
— Вы ошибаетесь, товарищ полковник… — Так, выпрямимся, гордо так и с видом оскорбленной в лучших чувствах кучером Потапом воспитанницы института благородных девиц, оказавшейся в поисках чистой любви на сеновале. — Я уже давно не рейдер, хотя и не буду отри…
— Что ты отрицать мне тут не собираешься, а?!! — Полкаш взревел, заставив меня чуть отклониться назад, чтобы не попасть под звуковую волну и брызги, которые летели в мою сторону. — Шваль, которую по неусмотрению взяли на службу! За одно дело с нашими ребятами, которых ты с сестрой и вашим здоровым дружком-дебилом подставили и бросили в Радостном, — срок такой впаяем, что «вышке» обрадуешься! Ты что думаешь, что если тебя в реагирование взяли через одну бабу, на передок слабую, то все забыли? Хрена те на, дружок, ошибаешься…
А вот это он зря сказал, урод толстопузый, ой и зря. Мало что помянул того, кто погиб, прикрывая нас с Настей, так еще и по счастью моему так прошелся? Не знаю, понял ли полкаш то, что сейчас спорол, но на какое-то время он заткнулся. Со стороны себя не увидишь, но выглядел я сейчас, надо полагать, страшновато.
— Так, Костя, прекрати. — А вот и добрый полицейский вышел на сцену. Вот скажите мне, товарищи, что такое стряслось, если прискакали к нам ажно два целых полковника и давай разоряться перед одним бывшим рейдером? И что мог толкнуть налево Сдобный, если его все-таки решили взять за жабры, а? — Послушайте, лейтенант, давайте не будем глупить и думать, что мы эсэсовцы. Ведь на самом деле, подумайте, наверняка все это не зря. Вы как-никак присягу давали, хоть и давно, но сейчас-то снова на службе. Раз сказано вам, что надо поделиться информацией о возможном нахождении гражданина Пышкина, так уж будьте добры, поделитесь. Знаете ведь, точно знаете — куда мог пойти, где сейчас скрывается и так далее. Поможете?
Нет, вы только посмотрите на них, артистов погорелого театра имени маэстро клоунады и пантомимы Асисяя, клоуны, епта. У меня даже закралось сомнение в их состоятельности как настоящих «безопасников» или кем они там являлись. Все выглядело именно как глупая и бездарная сцена в каком-нибудь сериале, не сравнить с общением хотя бы перед тем, как я нацепил погоны, будь они неладны. Черта с два оказался бы здесь, свалив куда-нибудь или сумев вернуться к своей бывшей работе. Ладно хоть, пока все так идет… а не форсированно, ага. Просто сидя перед ними, могу долго языком трепать и отнекиваться, а если возьмутся серьезно? Не уверен я в том, что не начну сливать все, что только можно слить. И ладно, если психотропный препарат какой-нибудь вколют, а то мало ли?
Полковник, бывший в отличие от товарища пусть и не тощим, но намного более подтянутым, тем временем терпеливо ждал моего ответа. Ну а что, уважаемые мои гестаповцы, потяну еще чуток, пока даете. Захарчук, который временно самоустранился, встрепенулся, когда я повернул к нему голову:
— Говорить собрался?
— Может, наручники снимете? — Руки затекли просто неимоверно. — И это, курить здесь можно?
— Вот сука! — Толстяк ухмыльнулся, разом потеряв весь свой разгневанный вид и показав, наконец-то, свое настоящее лицо, спокойное, холодное и расчетливое. — Решил, типа, мозги нам повыносить? Ну-ну…
И вот тут мне и стало страшно. Оперетта с либреттой или «береттой», бог ее знает как правильно, явно закончилась. Захарчук неожиданно сник, глянув на меня с жалостью, от которой внутри оборвалось, а потом заколотилось с удвоенной силой. Полковники переглянулись с таким людоедским выражением в глазах, что сразу стало ясно: все действительно было лажовым спектаклем, который просто притупил мою бдительность. Сам-то, дурень, расслабился, подумал, что сейчас смогу еще чуть попарить им мозги, а им это и было нужно. Раз решил время потянуть, то что? Именно, наверняка что-то да знает. И это было правдой, так как куда мог отправиться Сдобный, знали всего несколько человек, и я был в их числе.
