В Великой силе он был фонтаном света.
— Жаль нового твоего ученика мне, так поздно взялся за ум, так рано без учителя остается.
— О, мастер Йода, какой приятный сюрприз! Добро пожаловать! — радостно откликнулась тень. — Позвольте мне первым поздравить вас с Днем Империи! Какое счастье!
— Называть счастливым его ты не будешь. Как и убийца, Вейдером которого ты зовешь.
— Ах, — тень подошла ближе к свету. — Так вот какую угрозу я чувствовал. Могу ли поинтересоваться, кто это? Кого вы послали убить его?
— Достаточно того, что своего убийцу знаешь ты.
— Фи, мастер Йода. Это же Кеноби, правда? Ну прошу вас, пожалуйста, скажите, что это Кеноби! Дарт Вейдер обожает убивать людей, которые его любят…
Позади тень, в нескольких метрах, Маc Амедда, чагриан, спикер Галактического сената, услышал шепот Палпатина. Беги.
Он так и поступил.
Ни свет, ни тень не посмотрели ему вслед.
— Убить Оби-Вана не так просто.
— Как и вас, очевидно, но все меняется. Тень сделала еще один шаг и еще.
Возник луч меча, зеленый, как свет солнца в лесу.
— Проверка тому сегодня будет.
— Даже капля темной стороны сильнее, чем полагаете вы в своей джедайской гордыне. Живя на свету, не увидишь глубин темноты.
Тень распахнула руки, широкие рукава раскрылись черными крыльями.
— До сих пор.
Из раскинутых рук сорвались молнии, открывая сражение.
***
Падме упала в объятия Анакина.
Глаза у нее покраснели от слез. Оказавшись на корабле, она утратила контроль над чувствами и рыдала всю дорогу до Мустафара — плакала от ужаса, и сейчас ее губы распухли, все тело вздрагивало, а сама она была так благодарна, так неистово благодарна судьбе, что из глаз хлынули новые слезы. Благодарна за то, что он жив, благодарна, что вприпрыжку бежал через площадку к кораблю, что по-прежнему силен и прекрасен, что руки его по-прежнему теплые, а губы мягкие.
— Анакин, мой Анакин… — она прижалась к его груди. — Я так испугалась…
— Ш-ш, все хорошо, — он гладил ей волосы до тех пор, пока дрожь не утихла, затем взял ее за подбородок и поднял к себе ее покрасневшее лицо.Тебе никогда не нужно беспокоиться обо мне. Разве не понимаешь? Никто меня не обидит. Никто не обидит нас обоих.
— Дело не в этом, любимый мой… ох, Анакин, он говорил о тебе такие страшные вещи!
Он улыбнулся.
— Обо мне? Кто это посмел говорить обо мне плохо, а? — он хмыкнул. — Кто осмелился?
— Оби-Ван, — Падме размазала слезы по щекам. — Он сказал… он говорил, что ты обратился к темной стороне, что ты убивал джедаев… даже маленьких детей…
Она выговаривалась, и ей становилось легче; теперь нужно всего лишь затихнуть в его руках, пока Анакин обнимает ее, баюкает и обещает, что никогда больше не будет так ее пугать. Падме уже начала улыбаться.
Но вместо света в глазах любимого человека увидела отражение расплавленной лавы.
Он не сказал: «Я никогда не обращался на темную сторону».
Он не сказал: «Убивать детей? Я? Ты с ума сошла?»
Он сказал:
— Так Оби-Ван жив?
Голос его понизился на целую октаву и был холоднее, чем ледяные мурашки, которые поползли у Падме по спине.
— Д-да… он, он говорил, что ищет тебя…
— Ты сказала ему, где я?
— Нет, Анакин! Он хочет тебя убить. Я ничего ему не сказала, как я могла!
— Плохо.
— Анакин, что…
— Он — предатель, Падме. Враг государства. Он должен умереть.
— Прекрати, — сказала она. — Прекрати так себя вести… ты пугаешь меня!
— Это не тебе следует бояться.
— Это как… это как… — слезы опять прорвались. — Я даже не знаю, кто ты теперь такой…
— Я — человек, который тебя любит, — сказал он, но сквозь стиснутые зубы. — Я — человек, который сделает все, чтобы уберечь тебя. Все, что я сделал, я совершил ради тебя.
— Анакин…
От ужаса она едва шептала, голос был хрупкий, тоненький, почти детский.
— …то, что ты сделал?
— То, что я сделал, чтобы принести мир Республике.
— Республика мертва, — прошептала Падме. — Ты убил ее. Ты и Палпатин.
— Ей надо было умереть.
Покатились новые слезы, но они не имели значения; ей не хватит слез оплакать смерть идеи, которой служила.
— Анакин, можно нам просто… улететь? Пожалуйста. Давай улетим. Вместе. Сегодня. Сейчас же. Пока ты… пока еще что-нибудь не случилось…
— Ничего не случится. Ничего не может случиться. Пусть Палпатин называет себя Императором. Оставь его в покое. Он будет делать грязную работу, чем объединит всю Галактику — против себя. Его будут ненавидеть больше всех остальных. И когда придет время, мы сбросим его…
— Анакин, прекрати…
— Не понимаешь? Мы станем героями. Вся Галактика будет любить нас, и мы будем править. Вместе.
— Прекрати, пожалуйста, Анакин, прошу тебя, остановись, я не выдержу…
Он не слушал ее. Не смотрел на нее. Он смотрел мимо ее плеча.
В глазах его горела холодная радость, а лицо больше не было человеческим.
— Ты…
За ее спиной раздался спокойный голос с суховатым корускантским акцентом:
— Падме, отойди от него.
— Оби-Ван? Нет!
Девушка повернулась. Да, это Кеноби стоял на опущенном трапе.
— Ты… — пророкотал голос, который должно быть, принадлежал ее любимому. — Ты привезла его сюда…
Падме снова повернулась, и вот теперь Скайуокер смотрел уже на нее.
Глаза его были полны огня.
— Анакин?
— Отойди, Падме, — настойчивость в голосе Кеноби очень походила на страх. — Он не тот, кто ты думаешь. Он может тебе повредить.
Анакин оскалился.
— Я бы благодарил тебя, будь это дар любви. Дрожа всем телом, качая головой, Падме начала отступать.
— Нет, Анакин, нет…
— Палпатин был прав. Иногда не видят лишь самые близкие. Я так любил тебя, Падме.
Он сжал кулак, и Падме задохнулась.
— Я слишком любил, чтобы видеть! Чтобы видеть, какая ты!
Мир подернулся кровавой вуалью. Падме царапала пальцами горло, но там не было ничего, к чему можно было бы прикоснуться.
— Отпусти ее, Анакин.
Ответом был рык хищника над телом добычи.
— Ты ее у меня не отнимешь!
Падме хотела кричать, умолять, выть — нет, Анакин, прости меня! Прости меня, я люблю тебя… — но не сумела выдавить ни слова через сдавленное горло. Дымка, заволакивающая мир, из красной стала черной.
— Отпусти ее!
— Никогда.
Земля ушла из-под ног, а затем белая вспышка удара отбросила Падме в ночь.
***
На Сенатской арене с ладоней ситха сорвались змеистые молнии и отклонились по небрежному жесту джедая; Красные плащи повалились без сознания, приняв удар на себя.
И тогда их осталось только двое.
