Ситуацию разболтала Венди, снова начав про свои ветки-листики:
— В правильном мире вогулы бы все перешли без проблем. Смерть в бою почти всегда необременительна…
Если не считать бременем подгруженность сознания Гоньбой в момент этого самого перехода. На взгляд механиста.
— Брось, — замотала головой девушка, — с Гоньбой даже легче. Как на волне.
— На праве подельников?
— Какие они подельники? Разве ты ничего не понял?
Что должен был понять механист? Ну, например, почему шаман не сопротивлялся и никак не влиял на течение боя.
Поддерживал контакт с ищейками? Может быть, даже вызывал?
Как же можно быть таким кретином, наоборот, шаман их сдерживал. Писаный Камень — Место Силы. В этом проблема таких локаций — они как маяки. Вогулы у Камня только защищали свои мир — противостояли и одновременно пытались откупиться. Заодно уж решили добыть и механиста — одним выстрелом, чего делать не рекомендуется. Надо было его сразу шлепнуть. Тогда у вогулов все как бы срослось, а у Венди, наверное, нет. И ищейки оказались бы сыты. А мир — в той же заднице, что и сейчас. Но вогулы-то — в этом мире. Так что срослось бы у них только временно.
У всех свои интересы. Выглядело складно, но оставался вопрос про неправильную тучу и явный плагиат с лавиной. Девушка грустно рассмеялась:
— Да у тебя, механист, мания величия! Вызвать бурю дано не всякому, а поторопить уже созревшую — под силу даже школяру. Вот отсрочить — на порядок труднее. И расшевелить снег на скате можно не только усилием воли. Мне ли тебе объяснять. Думаешь, один такой сообразительный?
Со слов Венедис выходило, что вогулы по-своему правы.
И Гоньба с точки зрения поддержания равновесия и всяких кармических конституций уместна. Ну не положено, чтобы существо из одного побега Мирового Древа активно участвовало в судьбе соседнего, ведь у каждой ветви свое направление роста. И только им, садовникам, дано право править его крону на предмет ампутации подсохшей ботвы и селекции всякой дикой поросли.
Даже Драконы, или как их там, в Мертвой звезде, корабле-улье — не кара и не воздаяние, а вполне закономерный процесс смены биоценоза в отдельно взятом пространстве. Во многих, кстати, мирах — благополучно произошедший. Рептилии, Млекопитающие, насекомые — схема отработана, подвинься, венец эволюции. Венок к твоему надгробию.
Ибо не встречается в Природе ни Добра, ни Зла, бывают лишь разные обстоятельства и точки зрения. Плюс — Безграничное и отдельно вселенское равнодушие. Зато все, в кого ни ткни, — чистенькие.
Богдан кивнул — все правильно:
— Знаешь, кем оказался для Драконов тот, кто убил матку? Считай, уничтоживший весь их род?
— Любить сильнее его точно стали.
— И ненавидеть тоже. Кем был — тем и остался. Недоразумением. Драконы — очень разумные твари. Их режешь, а они поют в мозги, что ничего изменить уже нельзя.
Вот только людям от этого не легче…
Венедис выругалась. Яростно, видно — тема царапала ее за живое.
— Мы не Драконы! Гибель одного мира никак не скажется на Безграничном. И это правда. Но! Тогда и спасение мира не окажет на него никакого влияния. Кто может запретить мне пытаться? Скажи, — девушка посмотрела в глаза Убийце, — ты ведь сожалеешь об убитых сегодня?
Богдан не отвел взгляд:
— Нет.
Девушка опешила — ожидала другого ответа.
— Но ты говорил…
Убийца поднялся. Покрутил в руке все еще дымящуюся трубку и бросил ее в костер. Развернулся спиной к огню, словно хотел что-то рассмотреть в темноте. Помолчал таким молчанием, какое не стоило прерывать — в ожидании Истории.
— Однажды… давно, далеко отсюда на юге, я со своим отрядом перешел пустыню, чтобы уничтожить очередного Принца. Дракон устроил свое логово в одной из гигантских древних пирамид. Кто их построил еще на заре человечества и зачем — неизвестно, было время, их использовали как гробницы, но видоки, пришедшие со мной, говорили, что в коридорах удивительным образом резонируют мысли. Их же, Драконов, притягивает ко всяким неоднозначным местам — этот вон, Последний, искал способ полететь к звездам, а тот, в пирамиде, — докричаться. Мы их так и находили…
А вокруг пирамид простирался город. Огромный, что по тем, что по нынешним временам. Варвары, пришедшие с севера, недоумевали — как можно прокормить этакую уйму народа, собравшегося в одном месте? Оказалось — можно. На берегах протекающей через город реки были устроены фермы — ежегодные половодья обогащали землю питательным илом, а погодные условия позволяли получать несколько урожаев в год. В пустыне поддерживались в исправном состоянии пятивековой давности ветряные станции, от них по хорошо экранированным, чтобы не нарушать информационные потоки, кабелям электричество подавалось к орошающим поля насосам. В городе расцветали ремесла и алхимия, мистика и геометрия.
Отряд пробрался в город не по реке, а со стороны пустыни, ночью, под сложным мороком, напущенном ведунами, — незамеченный. Варвары устроили резню в прилегающем к пирамидам храме, ворвались в логово, убили Дракона и ушли через барханы к морю. За ними, конечно, снарядили погоню, но настичь отряд удалось только на берегу, и то — в горном ущелье трехтысячное войско преследователей задержал один-единственный человек. Но с пулеметом.
Если кто-нибудь знает, что это такое.
Варвары успели погрузиться на корабли, а раненый пулеметчик затерялся среди скал. Вроде бы тело видели на камнях под обрывом, пока его не забрали волны. Но даже если он тогда и не погиб, остаться в живых в тех бесплодных землях было невозможно…
— Но я выжил. Прошло чуть больше года, и я снова оказался в том городе. Ветряки уже не работали, земля вдоль реки растрескалась, город вымер. Я не мог поверить, но за какие-то четырнадцать месяцев один из самых процветающих известных мне городов полностью поглотила пустыня. Все — мастерские, лаборатории, храмы. Как от нейтронной бомбы: вспышка — и ни-ко-го. Или, может быть, год назад мы видели только мираж…
Богдан опять помолчал, он как будто сожалел, что выбросил трубку.
— После меня всегда остается пустыня. В одном месте попытка возродить техногенную культуру закончилась травлей видоков. В другом — закон, предписывающий проверять в магистратуре уровень ментальных помех в радиоэлектронных устройствах, перерос в охоту на механистов. Даже у Драконов, чужих, — и то получалось лучше.
Убийца развернулся, и разрази Старьевщика гром, если в глазах этого сомнительного героя не блестела влага.
— Мне не жалко тех немногих, про которых ты спрашивала, девочка. Они капля в море. Я просто не хочу больше ни в чем участвовать. Умываю руки.
