Убийца развернулся, и разрази Старьевщика гром, если в глазах этого сомнительного героя не блестела влага.
— Мне не жалко тех немногих, про которых ты спрашивала, девочка. Они капля в море. Я просто не хочу больше ни в чем участвовать. Умываю руки.
Вик искоса глянул на Венедис — если она все еще собирается заполучить Богдана в помощники, то сейчас — самое время. Сейчас, как никогда, убийца готов слушать — он раскрылся. Сам же Старьевщик под прозаическим поводом, что пора бы отлить, ушел искать выброшенный кристалл. На всякий случай — Вик теперь знал, кто виноват в смерти Учителя. И тысяч других механистов.
Пусть будет.
А Венди направилась к Убийце. Приблизилась вплотную и опустилась на колени. Что ж, история Богдана была грустной и величественной — как раз для женских ушей. Кажись, поплыла дамочка не слабее рассказчика.
— Их всех еще можно попробовать спасти. Прошу тебя.
Богдан присел на корточки:
— Кого — всех?
— Убитых сегодня. И раньше.
— Миллионы. Миллиарды?
— Всех.
— И как?
— Отпустить.
Убийца провел ладонью по волосам:
— И для этого снова надо убивать? Твоего правильного Дракона? Ты ведь даже не знаешь, где его искать…
— Есть места, в которых можно получать ответы.
Горькая ухмылка.
— У воронки от мегатонного взрыва? Возле обшарпанного парогенератора?
Девушка улыбнулась. Вику, уже вернувшемуся с найденным контейнером, показалось — призывно.
— Не обязательно там. Здесь. Тут умирали почти что боги. Такие жертвы истончат мембрану реальности даже в очень инертном мире.
В капонире с продавленной крышей никогда не построят храма. Но, возможно, какой-нибудь отшельник набредет на странное место и останется в нем надолго. Кем он станет — целителем или порчельником, — зависит от иронии вероятностей. Слишком много здесь будет всего намешано — и любви, и ненависти.
— Чем я могу тебе помочь? Отгонять демонов?
Венедис достала из сумки несколько пузырьков, Вик узнал их — гинкго билоба, замешанное на разной гадости, и всякий неперевариваемый винегрет от Сергея Рокина. Кому и как девушка собирается задавать вопросы, если, со слов алхимика, часть компонентов зелья проветривают память, а другие — почти что яды?
— Богдан, ты будешь спрашивать.
— А мне уж показалось — придется глотать эту парфюмерию, — улыбнулся Убийца.
Зная, из чего это сделано, Старьевщик бы тоже отказался.
— Это для меня. — Венди расставила склянки в определенном порядке и начала инструктировать Вика: — Возьмешь мою руку и будешь выливать содержимое в рот после каждых ста двадцати ударов пульса. Ну, плюс-минус десять. После вот этого состава пульс замедлится раз в десять, заметишь. Тогда — после двенадцати. Только ничего не перепутай. Пожалуйста. В конце удары прекратятся совсем — могут быть судороги. Это нормально. Если через час я не вернусь — можешь попробовать реанимацию. Дыхание рот в рот и непрямой массаж сердца. Иногда помогает.
Насчет реанимации Вик не прочь был бы предложить потренироваться, но Венедис выглядела слишком серьезной.
— Пускай бы он тогда и спрашивал, — кивнул Убийца на Вика.
Девушка разложила на земле одеяло и улеглась на спину. Механист опустился рядом на колени и взял в ладонь ее запястье.
— Вы оба можете вопрошать. Просто, — Венди посмотрела на Богдана, — мне кажется, из вас двоих только ты понимаешь, что такое «молиться».
После этого она выпила первый пузырек, сморщилась.
— Э! — позвал Убийца. — А че спрашивать-то?
— Тебе виднее… — Голос Венди приобрел тягуче-мечтательную интонацию. — …Помнишь, мы говорили о твоей цене… и о близких сердцу богах…
Язык уже еле ворочался, глаза закатились. Вик к тому времени уже досчитал до двадцати.
Минут пятнадцать не происходило ничего.
Вик, за неимением других авторитетов, поминал Палыча. Вспоминалось как-то легко — без грусти, сожаления и даже без ненависти к его убийцам. Только хорошее. Но без ответной реакции — ну какой из Дрея бог?
Килим посапывал, свернувшись калачиком, но у него сон стал нервный, он что-то быстро шептал на вогульском и то и дело шумно ворочался. Короче — отвлекал.
Богдан, наоборот, сидел неподвижно, смотрел в одну точку, но ни молящимся, ни камлающим не выглядел — сидел и раздумывал о чем-то своем, убийственном.
Казалось, что так безрезультатно и продлится весь отведенный на процедуру час.
А потом Убийца выдохнул, ни к кому не обращаясь:
— Хорошо…
И поднялся с решительным видом, навис над Венедис, вытащил из-за пазухи нож. Вик предусмотрительно напрягся.
— Приди адская, земная и небесная… Владычица широких дорог и перекрестков… Дарующая разум и ввергающая в безумие… Убивающая и дающая жизнь… Смерть и мать… Древняя и вечно молодая…
Богдан задрал рукав и полоснул себя по венам — глубоко, наискосок, как это делают те, кто решил отречься от жизни. Густая темная кровь сразу залила ладонь и тягучими каплями начала срываться вниз. Убийца отстраненно посмотрел, словно это не его рука и не его жизнь вытекает из сосудов, сложил пальцы пригоршней — она наполнилась кровью почти мгновенно, — брызнул в стороны по широкой дуге.
— Приди, Геката, под сучий вой и возрадуйся — льется кровь!
Где-то в тайге и вроде бы недалеко от капонира один за другим начали подтявкивать волки. Вику стало жутковато.
Венедис открыла глаза.
Ничего в ней не изменилось — та же статутная княгиня, те же карие глаза и выбившиеся на лоб пряди волос. Может быть — чуть заострились черты лица. Как будто стала на десять-пятнадцать лет старше. Или это пламя костра и мрак перебрасываются тенями?
Но Убийца разглядел в этой игре тьмы и света что-то свое. Попятился. Зацепился за мертвого полубога-ищейку, потерял равновесие, кувыркнулся назад и остался лежать на спине, опираясь локтями. Девушка приблизилась и протянула руку — вставай.
Ладони Богдана были испачканы кровью и грязью — Венди не побрезговала.
Нежно провела тонкими пальцами по его вискам — Убийца не отстранился.
— Бедный Цербер… Я… совсем забыла тебя…
Все-таки это была не Венедис. Движения, жесты, слова — они ей не принадлежали. Эту женщину, Гекату, знал только Убийца.
— Не называй меня собачьей кличкой.
Женщина опустила голову:
— Прости… я уже не помню твоего настоящего имени.
Богдан вымученно усмехнулся:
— Боги забывают собственные имена, что говорить про имена своих возлюбленных?
— Ты все еще…
