Механист неуверенно согласился. Черт его знает, на самом деле. Проблема каннибализма — этическая. Если другого выхода нет, какая разница, что жрать, в конце-то концов? Но, конечно, некоторое омерзение присутствует.
— И она не моя.
— Что? — не сразу понял Старьевщик.
— Разговор, который ты слышал, — Богдан выдержал паузу, чтобы механист все-таки поравнялся с ходом его мысли, — ты уже забыл. Честно говоря, я сам не все помню. Общение с богами — сложная штука. Не всегда различаешь — что сказал, а что подумал…
Язык Убийцы заплетался.
— …но если я услышу от тебя хоть одну цитату… даже намек… только откроешь рот — и тебя сразу не станет… Кроме того момента — насчет твоих знаний. Подумай — Многоликая излагает мутно, но всегда по существу. А я — спать.
Вик остался один возле затухающего костра. Встал, подбросил заготовленных вогулами дров. Чего тут думать-то?
Не знаю отчего, только я уверен — этот сон последний. Это не значит, что больше мне не доведется видеть сны, но такие — никогда. Чем бы все ни закончилось.
Смертью или сумасшествием.
И этот последний сон я воспринимаю именно как сон. Когда знаешь наверняка, что все вокруг лишь грезы сознания.
Феникс и Уроборос склоняются надо мной. Отчего-то Феникс похожа на Венди, а Дракон — на Убийцу. Забавно — огненная птица и морской змей, и нет ничего человеческого в их чертах, а ведь все равно похожи на людей. Вот здесь и сейчас они — хороши. Оперение Феникс искрится мягким янтарным пламенем. Чешуя Уробороса переливается изумрудной ртутью. Птица тонка и изящна, и обнимает крыльями небо, и вальсирует с облаками, а ящер массивен, но гибок, а его бесконечное тело извивается гипнотически петлями Мебиуса.
— Ты сделаешь это, — играет Феникс на ярких лучах восходящего солнца.
Сде-е-елаешшш, — лазурным океанским прибоем вторит Уроборос.
Сделаю, — отвечаю я, потому что они прекрасны и нет никакой возможности перечить такому пленяющему великолепию.
— Мы будем… — смеется птица.
— …ссссвободны, — мечтает змей.
А я смотрю на них и не могу насмотреться.
Если надо взорвать мир, чтобы из обгоревшей доски и гнилого корневища возродились такие чарующие создания, — что ж, я взорву и развею на атомы, отрекусь и забуду. Свой сонный мир.
Хитрые твари — Феникс и Уроборос. Ведь я, кажется, почти вожделею Венедис, я, наверное, почти преклоняюсь перед Убийцей. Говорите, змея и птица, что мне делать и как. Мне интересно — это ведь мой сон, и я имею право на выбор, не отягощенный последствиями.
Они кружатся вокруг меня, все живые краски кружатся вокруг меня, лучи света танцуют на моих ладонях, вихри мрака стелются у моих ног.
Мне нравится эта игра — они играют со мной, а я им подыгрываю, потому что я расслаблен, заворожен, очарован и предан течению. Мне так не хочется просыпаться!
А какая-то скотина настойчиво треплет меня за плечо.
Венедис и Богдан склонились почти голова к голове и пристально смотрят на Старьевщика: Просыпайся, утро!
— Труба зовет!
Вик недовольно трет глаза:
— Да какого шайтана!
Убийца лыбится:
— Ты так стонал, механист, я подумал, еще немного — и обкончаешься.
— Не пошел бы ты! — недовольно бормочет Старьевщик.
А ведь Феникс и правда была превесьма эротична…
— Говори! — Глаза Венедис поглотили весь остальной, жалкий и никчемный мир.
— Да я тут при чем?
— Знак, Виктор. Он у тебя. Половина лица Гекаты в истинном обличье прекрасна, другая половина — уродлива. Она ее скрывает, как Луна свою темную сторону. А у тебя ожог на половину морды.
— Ну отколебитесь вы от меня, а? — взмолился Старьевщик. — Я понятия не имею, как попасть на эту вашу звезду. Она же черт знает где отсюда!
Впрочем, со слов Убийцы, не так уж и далеко — около тридцати шести тысяч километров, даже Луна в десять раз дальше. Если бы в небо можно было ходить пешком — года три без пересадок. А механизмы… такие механизмы Старьевщику неподвластны. Хотя…
— Попробуй с другого конца, — посоветовал Богдан. — О чем ты мечтал последнее время?
— Геката ведь могла иметь в виду не конкретно меня? Просто я единственный был тогда в адеквате, вот она и ткнула пальцем, угу?
Вик накатом отбрехивался, но мысли потихоньку выстраивались в шеренгу. И это, похоже, отразилось на его лице.
— Что? — Богдан спросил таким тоном, будто напрямую считывал мысли.
Нереально — амулет непробиваемо фонил на частоте альфа-ритмов мозга. Кстати.
— Ответ на ответ, — решил Вик подтянуть время.
Убийца, не раздумывая, кивнул.
— За мгновение до того, как палатку накрыло снегом, ты пытался нас предупредить.
Богдан развел руками:
— Все просто — я живу почти на секунду раньше во времени. И это не магия. Слышали про собаку Павлова? Скучная история и намного древнее теперешнего мира. Если перед кормлением собаки зажигать свечку, то со временем желудочный сок начинает выделяться не при виде еды, а как реакция на свет. Наглядный пример высшей нервной деятельности. С нами яйцеголовые поступали мудрее — загоняли в сознание многомерную ситуационную матрицу и ответные поведенческие схемы. Информацию с компьютера сутками качали в мозг через электроды. Не понимаете? Я сам не понимаю. Однако — работает. — Убийца многозначительно посмотрел на Вика. — Итак?
Старьевщик мог бы объяснить феномен упреждающих рефлексов не менее заумно. Никто бы тоже ничего не понял. Вопрос заключался в том, что Убийца, со слов той же Венедис, на ментальных уровнях никак не определялся. Никак — даже Вик присутствовал, хоть и в неудобоваримом виде. И еще: секунда для такого явления — противоестественно, вызывающе много. То есть умение Богдана в привычные теории не вписывалось, а значит, было исконно, реликтово механистическим. Слово «компьютер» такую версию вполне обосновывало.
Откровенность на откровенность.
— Машина Желаний, — буркнул Старьевщик.
Остерегаться Убийцу, по-видимому, не стоило — он обладал кучей ненужных теперь знаний, но уровень восприятия сохранил от Древних. Зачаточный. С машиной Дрея он не разберется, как бы ни старался.
— Чего машина?
Валаам — сказочный остров. Проекция Сириуса, альфы созвездия Большого Пса. Ближайшей звезды. Наверное, потому Дрей Палыч построил там свою Машину.
В каганатах считали, что Зеленое Небо закончилось само собой. Всколыхнуло небосвод, перемешало звезды, сместило магнитные полюса на сотню километров, но потом фронт космического излучения устремился дальше к центру Галактики и все устаканилось, вернулось на свои места.
