Отряд прошел по узкой замерзшей бухте и поднялся по каменистому берегу к выстроенным квадратом древним кирпичным стенам, но ворота оказались заперты. Венедис дипломатично постучала.
Сверху из окон грустно поинтересовались:
— Досужими помыслами стези в обитель сию обрящете?
— Это пароль? — уточнил Старьевщик.
— Нет, — ответили сверху. — Пришли сюда зачем?
— Праведными, отец, помыслами, — уверила Венедис. — Ждать замерзли, когда отверзеся.
— Не юродствуй, — посоветовал голос. — Дерзкое в тебе помыслие. Но в попутниках и того хуже — в одном пустота исконная, а в другом рукотворная, лишь последний из вас мыслью прям. Разве только ему могут отверзеся врата обители Великомученицы Веры и Андрея Изгнанного.
— А остальных на морозе бросите? Не по-милосердному это.
— Что ж на морозе-то? Тут в околицах полно скитов заброшенных — хочешь, ночуй, а хочешь, насовсем оставайся. Места тут благостные — за год очищение нисходит. К нам через скит многие прижились.
Вымаливать очищение духа в какой-нибудь покосившейся часовне, да еще целый год, Старьевщика не прельщало. Венди и Убийцу, наверное, тоже. Вик оценил стены обители — три этажа кирпичной кладки, окна первых двух заложены камнем — когда-то это были жилые дома, построенные стена к стене, но теперь — неприступная крепость. Особенно — для четверых штурмующих.
— Мало ему года, отец, — возразила девушка и показала на Убийцу. — Он может и без спроса зайти, не вводи во грех.
Наверху вслушались. Прикинули, есть ли чего терять этому существу с исконной пустотой на душе. Помолчали.
— Так зачем, говоришь, заявились?
— Включить Машину!
Последовало молчание раза в два длиннее предыдущего.
— Включить… а совладаете ли?
— Тот, кого вы называете Андреем Изгнанным, — его учитель! — удостоился механист кивка Венедис.
Вик тихо хмыкнул — хоть где-то считается почетным ходить в учениках Дрея. Сверху тоже хмыкнули — был ли так почитаем Андрей, если его изгнали? Впрочем, Палыч рассказывал, что ушел сам. Его попросили, а ему было уже все равно.
— Подумать надо, — честно признались в обители.
И предложили явиться завтра. Мол, по тропке направо есть изба, досмотренная — в ней, бывало, останавливаются. Переночевать вполне сгодится. Троим. А Килима, чистого помыслами, могли бы и сегодня впустить — для расспросов. Если скрывать нечего — чего тогда опасаться?
— Без проблем, — согласилась Венди, а вогулу шепнула ничего не скрывать, особенно — про то, как Убийца со Старьевщиком уделали Сыновей ветра Эола.
Вот только что он мог рассказать, если все время уделывания провалялся в беспамятстве?
— Что думаешь, впустят? — спросил Вик, когда гостевую избу как следует протопили и механисту, разморенному теплом, чаем и окончанием безумной гонки, захотелось душевной беседы.
— Конечно, — не усомнилась девушка, — я же говорила, что Килим — это Голос. Я сначала не понимала его роль — вроде бы случайный проводник и никакими талантами не выделяется…
— А потом?
— Мы трое — инородны. — Венедис коснулась ладонями теплого бока печки. — Ты, механист, паранормален в этом мире, Богдан — часть прошлого, которого уже нет, я — статутная княгиня. В вашем измерении даже не знают такого титула.
Убийца усмехнулся — в том его прошлом гордое «князь» переродилось в пренебрежительное «князек», а про «статутных» действительно слышать не приходилось.
— Статутный титул — присвоенный за заслуги и не передающийся по наследству. Не родовой. Носить его почетно. Но речь о Килиме. Он настоящее вашего мира.
Четвертая карта — «Выбор».
— Мы его слышали почти всегда — голос настоящего. Помнишь: Рокин, Ясавэй, Себеда? Через них Настоящее приноравливалось к нам. Теперь Килим. Созерцательная позиция реальности в отношении к инородному…
Засыпая, Вик любовался склонившейся над картами Венедис.
Богдан, забившись подальше в угол, тренькал своей музыкальной шкатулкой. Иногда механист жалел чуть больше, чем обычно, о том, что починил этот несложный механизм.
А утром Килим постучал в дверь. Вместе с провожатым — бородатым мужчиной в черной шапке-клобуке, длинной, до пят, стеганой рясе и меховой безрукавке. По голосу — вчерашним собеседником.
— Пойдем, что ли… Вельми ж вы трудные гости, чтобы вас на пороге держать.
И представился Никодимом.
По дороге к обители Венди тихо осведомилась у вогула: чего спрашивали, про что рассказывал?
— Сон рассказал, — пожал плечами Килим.
Вик подивился — этот чего, тоже мается? Оказалось, единожды, когда Венедис взывала к Гекате, а тихая до этого отключка вогула переросла в тревожный бред. А что молчал, так ведь никто и не спрашивал.
— Отец пришел, дед пришел. Много людей стоял. Видел три башни. Крыша из железа. С них молния упал. Страшно. А дед, отец говорит — хорошо так.
Странный сон, не лучше, чем у механиста. Но хозяев обители, видать, зацепил.
Правда, встретили гостей чуть ли не равнодушно. Насельники, что мужчины, что женщины, дел своих не прервали — кто продолжал медитировать, кто занимался хозяйством. А некоторые пришельцев выразительно сторонились.
— Машина? — переспросил Никодим. — Машины касаться не принято. На колокольне кровлю правили — старались детали обходить, где видели. А с собором пока не решили, что делать. Там Андрей и стены ломал, и центральную главу полностью обрушил. Крипту внизу только камнем обложили, отец Георгий сказал: собор не храм теперь и мощи Веры в крипте всяко покой заслужили. Георгий? Он при Андрее и Вере был, когда остальные обитель покинули. Жив еще, всякими милостями. Старый, видит еле, келью не покидает почти. Спит да спит. Отведу, он сам интерес к вам выказывал.
Со стороны обитель походила на небольшое городище — жила наполовину духовно, наполовину светски, не хуже того же Ишима. Что-то подсказывало механисту, что со временем тут настоящий город и станет — сильное место.
А отец Георгий жил аскетом, в крошечной чистой келье, заставленной хрупкими древними книгами. Старик невидяще вслушался в пришедших и зябко передернул плечами. Безошибочно определил в механисте послед Дрея Палыча: Давно твой наставник почил?
Как будто и не сомневался.
— Давно, — не стал распространяться Старьевщик.
Трудная тема.
— А я, видишь, все живу, — вздохнул Георгий. — Чуял, что вновь придется усилитель запускать.
— Поможете?
— Расскажу, что помню. Но чтобы включить и отстроить — проникнуться надо механизмом. А не мое это. Прочти вот — я по своему разумению писал, боялся, не успею. Спрашивай, коли где невразумительно.
