Нойманн задумчиво изучал записи в блокноте, делая вид, что не слышит.
– …Задачу уродам поставишь после того, как всех соберёшь. Не забудь включить камеры. Каждую рожу крупным планом! В порядке изучения реакции на сообщение о поваленном памятнике.
– Дирижабль! – воскликнул Алфонза. – Это мог быть дирижабль! Заблудился в тумане и столкнул вождя с постамента.
– Две тысячи тонн, – напомнил Людвиг. – Где следы крушения? Где вообще хоть какие-нибудь следы?!
Роман присмотрелся к постаменту – золотая надпись показалась чересчур длинной. Не веря глазам, двинулся к пьедесталу. Помощники, зашуршав плащами, пошли следом.
– Вот они, твои «следы», – сказал Роман, не оборачиваясь. – Читайте, мать вашу…
Он потянулся ладонями к поверхности куба. Композит был «тёплым», но не «горячим». Над первой буквой, написанной ядовито-жёлтой краской, излучение показалось менее интенсивным.
На опустевшем постаменте с погнутыми обломками арматуры значилось: «ЕЛЕНИН».
* * *
Желания имеют свойство исполняться в самый неподходящий момент и самым отвратительным способом. Ведь только вчера мечтал о громком деле. Чтоб на контроль ЦК… чтоб в самой Москве знали! Допрыгался! Домечтался. Памятник подняли, но лицо вождю не умыли и кепку не поправили – берет какой-то, а не кепка. Руку приделали с той же поспешностью: позабыв очистить от грязи.
Фотографию неумытого и нечистого на руку вождя отправить в столицу Роман не решился. Ограничился скупым отчётом: «Последствия вандализма ликвидированы, веду расследование». Из метрополии пока не тормошили – были заняты подготовкой к Параду. Выволочку за грязь на лице Партии Нойманн уже получил: в ногах валялся, обещал завтра с утра всё доделать. Сделает, куда денется… не это тревожило инструктора.
Не это.
Изучив видеозаписи задержанных кинетиков, Роман не нашёл характерных признаков агрессии и удовлетворения. Никто из уродов не полагал «дело сделанным» и «задачу решённой». Так или иначе, недовольными были все, и полиграф подтвердил это – деструктивная асоциальная публика. Но лжи не было: подвижники монумент не валили, хотя идея им понравилась.
«Надо было этим же автобусом в ЛТП их отправить, а не по домам развозить, – с ожесточением подумал Роман, – Неблагодарные! Кем бы они были, если бы не наша бескорыстная помощь!»
Он вышел из-за стола и выглянул в окно: редкие фонари скупо освещали улицы. Дома стояли тёмные, неприветливые. Они будто чувствовали близость края пропасти: в Москве горячих голов хватало – не так давно города сносили и без расследования инструкторов ЦК. Не зря первый секретарь эвакуировался вместе с семьёй. Да и Второй наверняка ночует в убежище, а не в своём особняке на проспекте Дзержинского.
«Тоже мне проспект, танки не разъедутся… – усмехнулся Роман. – Дыра дырой! Какого чёрта валить памятник здесь, во Франкфурте? Почему не в Париже? Не в Лондоне? Почему именно этот монумент? Мало ли „Лениных”? В первые десятилетия объединённой Европы памятников ставилось немерено. Чем-то надо было занять население. Не за спасибо же отдавать гуманитарную помощь? Теперь-то, конечно, отъевшись на советских харчах, контра поднимает голову…»
Неожиданно он понял, что голоден. Посмотрел на часы: половина первого ночи. Плотно пообедав у Второго, Роман пропустил положенный номенклатуре бесплатный ужин.
Он вернулся к столу и зорко окинул взглядом документы: протоколы, рапорты, видеокассеты.
«Вредитель кто-то из них. Нечего и думать расширять круг поисков. Не поймут ни там, ни здесь. Вандал прекрасно владеет лицом и убедительно врёт. Он даже сумел обмануть детектор лжи. Неслыханно, конечно, но не зря же говорят: одного из миллиона и килобэр не берёт. Если предположить, что преступник действовал по заказу, то он вполне мог внушить себе невиновность – виноваты Заказчики. А в Заказчиках у нас будут сытые американцы… жрать охота. Так. Симпатии к Америке проявили пятеро телекинетиков. Для того и придумывали косвенные вопросы…»
Роман неспешно рассортировал документы, придвинув ближе личные дела вероятных подрывных элементов.
«Увлечения, – читал он, перебирая папки, – судомоделизм, новейшая история Европы, атомная энергетика, кулинария, поэзия…»
Новейшая история и поэзия – излюбленные темы диссидентов, но – кулинария?
Инструктор представил шкварчащие на сковородке котлеты под сизым чесночным дымком и выключил видеомагнитофон.
* * *
Буфет встретил приятными запахами кофе и свежей выпечки. Роман заказал пельмени, бутерброды с красной икрой и литровый фужер вина.
На столе, укрытом выглаженной белой скатертью, стояла корзинка с нарезанным калачом. По привычке провёл ладонью – чисто! – и, не в силах сдерживаться, надкусил ломоть хлеба.
– Проголодались, инструктор?
К столу уверенно присаживалась девушка.
– Не возражаете? Меня зовут Вилорика, завотделом пропаганды.
– Вилорика?
– Можете просто Вил.
Роман присмотрелся: в приятном полумраке лицо девушки казалось нежным, почти детским.
– Вам уже сообщили, что на ближайшем Бюро вопрос о вашем пребывании в рядах Партии будет рассматриваться вместе с делом Нойманна?
– Да, – непринуждённо кивнула Вил, – персоналку назначили на десятое число.
Буфетчица принесла тарелки. Перед Вилорикой тоже поставили еду: оладьи, сметану, чай.
– Не спится?
– Готовлюсь, – Вилорика пожала плечами. – С работы пока не сняли, а Парад не только на Красной площади.
Но Роман её уже не слышал. Еда была чистой и вкусной. В фужере оказалось саперави. Приятный сюрприз, конечно. Вглядываясь сквозь густое тёмно-гранатовое содержимое бокала, Роман подумал о строгих горах и ласковых долинах, о самом спокойном и уютном месте в мире.
«Я вернусь к тебе, Телави, – привычно пообещал себе инструктор. – Город моей юности, город первой любви…»
– А я вас знаю, – напомнила о себе Вил. – Вы – Роман Белов, пилот вертолёта, который вывез комиссию ЦК из приговорённого Цюриха.
Он сделал изрядный глоток вина и заметил:
– Я не люблю об этом вспоминать.
– Об этом никто не любит вспоминать. Непримечательная акция устрашения – всего двадцать тысяч народа, зато самые большие потери партийной элиты.
– Для Партии все равны.
– Разумеется, – согласилась Вил. – Два здания в ста метрах друг от друга. На крыше детского сада – насмерть перепуганная женщина с тремя десятками зарёванных малышей. На крыше горкома – восемь партийных чиновников… Вам за эту операцию дали орден и Звезду Героя. Наверное, именно за беспристрастность в решении вопроса «кого спасать».
«Пора менять тему», – решил Роман:
